В общем, не чета Гришке Отрепьеву. И не пара Марине Мнишек, которая смышляла себе знатного жениха, однако промахнулась с обоими Лжедмитриями. Хотя, может, как раз и пара. Все трое стоили друг друга. Но дело не в этом. Мейерхольд или Михоэлс охотно взялись бы за постановку пьесы, негласно посвященной Жаку Израилевичу, но не знали, как развязать тугой узел интриги. Проблема состояла не в том, что один исторический вор бесславно сгинул в 1606 году, а другой - в 1610-м. В тогдашней Московии не было евреев - кого выводить? И, главное - куда? Ведь Палестиной владела Османская империя, отнюдь не пылавшая любовью к потенциальным соотечественникам.
А так - подходящая революционная пьеска: «Шатали-си, мотали-си и в сторону подали-си...» Понимать надо, что жизнь - сплошная драма, если ни революций, ни стихов, ни родительного падежа. Стихи у Сельвинского имелись еще те: «И он размышлял среди всяких «презумпций» - какого цвета на ней трусов?» Пускай не Пушкин. Что ж теперь, прикажете Жаку Львовичу плакать? Не надо. Стих родился с Ильей в Могилеве. Он - во-первых, Илья - во-вторых. Третьей появилась Россия.
Осталось прояснить, кто такой Жак Львович Израилевич, про которого Мариэтта Шагинян говорила: «Да, я замужем и у меня ребенок, но я хочу идиотского женского счастья с гориллой». С Жаком Израилевичем, значит. К русской истории отношения не имеет. «Потомок» Лжедмитрия был известен как крупный коллекционер картин, к чему тяготел и сам Тарле. Особую известность получил в блокадном Ленинграде, приобретая бесценные работы старых мастеров за мешочек крупы или банку тушенки.
Исчез бесследно. А маститый академик загремел в казахстанскую ссылку еще в 1930 году. Летом 1932-го был досрочно возвращен в Ленинград и восстановлен в правах. Впоследствии уверял всех интересующихся, что легко отделался потому, во-первых, что не признал себя виновным, а во-вторых, за него хлопотали вдова Плеханова - Розалия Марковна, а также известный революционер Лев Григорьевич Дейч.
Если бы еще и Жак Львович похлопотал, то Иосиф Виссарионович, наверно, лично поехал бы на вокзал встречать литерный поезд из Алма-Аты, попутно терзаясь тяжелой судебной ошибкой.
Историк в той роли, какую избрал для себя Тарле, уже не историк. У Марата и Робеспьера была кровавая любовь к беспредельной свободе. У Тарле - любовь к Марату и Робеспьеру. Иная любовь требовала высокой духовной культуры, традиций, воспитания, ответственности, тогда как этой достаточно было крови. Этим и объясняется, что знаменитым Е. В. Тарле был признан лишь в 1997 году. И то в компании с Евно Азефом, Фанни Каплан и Джорджем Соросом, чьи краткие биографии вошли в книгу «Знаменитые евреи. 165 мужчин и женщин».
