«Я вас любил...» | страница 17
Все засмеялись.
— Липатов! — одернула Женю Лидия Николаевна.
Класс приумолк.
— Так как же, Володя?
— «Его пример другим наука…» — пробормотал он.
— «Но черт возьми, какая скука…» — подсказал Женя.
— Не «черт возьми», а «боже мой», — поправил его Володя.
Он не выговаривал букву «р» — слегка картавил:
— Ну вот, ты же знаешь, — обрадовалась Лидия Николаевна. — Липатов, дай-ка свою хрестоматию Сорокину. Пусть он нам просто вслух прочтет. Для меня главное не в том, чтобы зазубрить наизусть.
— Подумаешь, так каждый сможет… — сказал Женя, передавая книгу Володе.
— Читай, Сорокин! — сказала Лидия Николаевна.
Класс насторожился.
А Володя все больше воодушевлялся. Забыв про хрестоматию, он продолжал декламировать, наслаждаясь удивлением, появившимся на Женином лице.
И стало наконец понятно, что стихи, которые были заданы на дом, ироничные, смешные:
Володя осекся, потому что из ручки, которой он стал размахивать, полились чернила. Чернильная струйка залила рукав Володиной куртки. Но никто не засмеялся, кроме Жени. Его одинокое «гы-гы» прозвучало в полной тишине, и он виновато огляделся по сторонам.
Зазвучал звонок.
— Отлично, Володя! — сказала учительница.
Борис Афанасьевич и Лидия Николаевна пробирались к учительской по шумному школьному коридору.
— Что за чудо с Володей Сорокиным? — сказал завуч. — Вот никогда не ожидал!
— А я ждала, — ответила Лидия Николаевна. — Он знает наизусть всего «Онегина». Только на уроках всегда царил Липатов, и поэтому Володя молчал. Не хотел, чтоб хихикали над тем, что ему дорого. Да к тому же его несчастное «р».
— По-моему, это пустяк, — возразил Борис Афанасьевич.
— Для нас с вами. А для него это почти трагедия.
— А что с Голиковым происходит?
— С Голиковым все очень просто, — весело сказала Лидия Николаевна. — Голиков, по-моему, влюблен.
По дороге домой Коля, Женя и Володя остановились возле афиши летнего кинотеатра Парка культуры и отдыха. В нем еще продолжал демонстрироваться тот самый иностранный фильм, на который дети до шестнадцати лет не допускались, и афиша изображала героя и героиню, застывших в долгом поцелуе.