ему отчего-то не хотелось заявляться в чайную. Но в магазинах в изобилии стоял коньяк разнообразных марок, деликатесные, не имевшие тут спроса консервы из тресковой печени и пачки с печеньем, напоминавшим хорошо заслащенную глину. К городку вела грунтовая дорога. Осенью и весной она раскисала, в зимние метели становилась опасной. Когда городок накрывали тяжелые морские туманы или пыльные бури, длящиеся по неделям, сюда не летали самолеты. Пекарня была маленькой, старой, женщины пекли хлеб в русских печах, на поду, или приспосабливались к обычной керосинке, хлеб в кастрюле получался высокий, пышный, по словам той же Рымкеш... Жители держали скот, у них было мясо, молоко, шубат, куры и утки. Для приезжих имелась единственная чайная — для редких и большей частью шальных, как он приезжих. Да и она чаще всего пустовала.
Каждый день, отправлялся ли он в музей, шел ли в магазин за тресковой печенью и глиноподобным печеньем, в любое время он видел на площади сидящих на корточках стариков. Казалось, они раз и навсегда избрали эту позу и застыли ней, греясь на солнцепеке. Глаза их были прищурены и терялись в морщинах, как в складках столетней коры. Они то ли дремали, то ли наблюдали за чем-то — равнодушно и отрешенно. Потом, вспоминая о городке, он видел прежде всего перед собой этих стариков. Город казался ему таким же стариком — разомлевшим от зноя, застывшим в дремотной полуяви, полусне...
Городок угасал, прожив полтора века. У него была своя молодость, своя зрелость, свой недолгий расцвет. Ему был что вспомнить. И он вспоминал, вспоминал... Что ему оставалось?.. Не считая небольшого карьера, где добывали строительный камень, судоремзавода и нескольких кустарных артелей, тут не было никакого производства, промышленности, молодежь разбегалась — кто куда.
Правда, здесь поговаривали о нефти. Ее искали давно и безуспешно, кое-где находили, но не в таких количествах чтобы затевать промысловую добычу. О ней же зашла речь и в исполкоме, куда он в тот приезд заглянул, думая об очерке Закончить его следовало, понятно, перспективами, которые в духе времени, открывались и перед этим жалким, вымирающим городком. И, сидя в кабинете зампреда, он сам все наталкивал, подводил разговор к нефти, видя в ней единственный шанс. Зампред был молод, сдержан, дипломатичен. Он вежливо поддержал разговор о нефти, о связанных с нею возможностях. Но в глубине странных для казаха голубых глаз Феликсу чудилось снисходительное сочувствие и тоска.
