Он ожидал, что ответ будет утвердительным, и тогда Мюллер спросит ее, как организаторы лазарета собираются избавляться от огромного количества мертвых тел, Ассоль станет рассказывать, как это делается, она ведь знает, лекарь говорил, что в монастырях учат ухаживать за больными, а без избавления от мертвяков никакого ухода не получится. Так, глядишь, увлечется рассказом мама Ассоль, забудет дурные мысли…
— Типун тебе на язык, — сказала Ассоль. — Каждый четвертый примерно.
— Только каждый четвертый? — переспросил Мюллер. — То есть, трое из четырех заболевших выздоравливают?
— Да, — кивнула Ассоль. — Но это при обычной чуме, бубонной. От легочной чумы умирают все, от кишечной тоже, только она редко бывает, а от кожной чумы никто не умирает, большая удача такую чуму подцепить, только она тоже очень редкая…
— Погоди, — перебил ее Мюллер. — Я-то думал, при чумном море помрут все, а выходит, помрет только каждый четвертый? Какое же это суровое испытание? Да любой степнячий набег страшнее, чем чумное поветрие! А я-то думал…
Сзади кто-то засмеялся. Мюллер обернулся и увидел, что за ним идет тот самый знахарь и улыбается. Ассоль тоже обернулась и доктор спросил ее:
— Аспергер?
— Чего? — не поняла Ассоль.
— Ничего, — знахарь лекарь и вдруг воскликнул: — О, больного, привезли, пойду взгляну! Сто лет настоящего бубона не видел.
— А на вид моложе, — сказал Мюллер, когда знахарь удалился.
— Кто моложе? — переспросила Ассоль.
— Знахарь, — объяснил Мюллер. — По виду не скажешь, что ему сто лет исполнилось. Наверное, когда он сам себя лечит, он работает тщательнее, чем когда за деньги, вот и живет дольше других. Правильно?
— Да заткнись ты, чучело гороховое, послал господь на мою голову! — неожиданно возмутилась Ассоль.
Мюллер счел за лучшее заткнуться. Он привык, что с мамой Ассолью иногда случается что-то вроде припадка, она начинает ругаться на пустом месте, а когда перестает ругаться, иногда плачет, а иногда нет. Но называть это припадком нельзя ни в коем случае, особенно вслух, тогда Ассоль ругается еще сильнее и плачет еще отчаяннее.
Они подошли к повозке, на которой привезли первого больного.
— Ой, да это же Отис! — воскликнула Ассоль.
Действительно, лошадью правил Отис, только узнать его стало непросто, раньше он был наглый и самоуверенный, а теперь стал растерянный и испуганный, а винищем разит так, словно искупался в нем. Не иначе, зашел в таверну избавиться от страха, да не осилил.
