К моему облегчению зазвонил мобильник. На всю комнату зазвучала мелодия Вагнера «Полет Валькирии». Прежде, чем выйти я посмотрел на лица сидящих. Кустистые брови Шнайдера сошлись на переносице, губы изобразили что-то, напоминающее букву «О». В его глазах я прочел вопрос: «Да, как ты смел?». Все остальные не обратили внимания. Они твердо знали, что Вагнер запрещен, но никогда его не слышали. Я и вышел, тихо затворив за собой дверь. Звонила Лена.
6
Когда я зашел в комнату, там уже сидел какой-то тип, внешностью сильно смахивающий на желчного Христа. При виде меня, он вскочил и, карикатурно раскланиваясь, представился: – Старик Крупский. Его живой взгляд проскользнул по моему лицу, быстро, словно все запоминая, исследовал меня сверху донизу, а потом вновь добрался до лица. В глазах зажглись опасные искорки ехидства, а рот зазмеился в усмешке. Я тоже в долгу не остался и ощерился одной из самых неприятных своих улыбок. Знакомство можно было считать состоявшимся. Поэтому Крупский вновь бросился в кресло и занялся своей чашкой чая. Не хотел ли он показать этим, что чай для него занятнее меня? А может просто хотел пить… Вы замечали когда-нибудь, какие становятся глаза у человека, пьющего чай? Отрешенные и пустые, словно мысль из них перебирается в чашку. Я видел такие глаза у младенцев тянущих молоко из соски.
– Старик Крупский – писатель-сатирик, – тихо сказала Лена, пытаясь смягчить нашу не сильно мягкую встречу.
– А я – журналист, – поспешил добавить я, чтобы совсем не потеряться в блистательном обществе сатирика. В конце концов, я узнал, что Крупского тоже зовут Александром, и это меня утешило. Сатирик не выбивался из израильских реалий. Сомкнутые ряды Алексов продолжали маршировать по мостовым Тель-Авива.
За окном тихо ползла душная ночь. Окна балкона были раскрыты настежь, и какой-то заблудившийся ветерок шевелил подобие тюлевой занавеси. В окнах напротив был виден чей-то обнаженный торс и светился огонек сигареты. Окна в окна и никаких преград. Появился Алекс. Как всегда элегантный и томный. Лена собирала на стол ужин, а мы, расположившись в креслах и на диване, молчали, украдкой посматривая друг на друга. Первый не выдержал Крупский – его подвел темперамент.
– Бедной Елене не выжить в такой компании, – неожиданно громко произнес он.
– Ничего, я привыкла, – отозвалась из кухни Лена.
Сатирик выдержал эффектную паузу и задал вдруг мне вопрос, без которого не обходится никакое общение. Банальный идиотский вопрос. Пустой и обидный. Но он задал его:
