Некто в очках подал ему кофе. Отвратительный мутный напиток, но в такой изящной полупрозрачной фарфоровой чашечке, что диссонанс просто резанул Макса, как фальшивая нота. Он сразу решил, что ему здесь не нравится. Не нравится и все.
– Кофе не дожарен, – пояснила Маргарита, – а прошлая партия у нас сгорела до черноты. Может лучше тот сварить?
– Нет-нет, спасибо, – торопливо отказался Макс. Ему совсем не улыбалось пить еще и заваренную сажу. – Этого вполне достаточно.
Наступила пауза, во время которой Макс лихорадочно соображал, что бы такое сказать, а Маргарита спокойно рассматривала его, сощурив левый глаз. Паузой воспользовался очкастый.
– Pater Noster, – вдруг заговорил он, словно продолжая с полуслова, на котором его прервали.
– Fiat voluntas tua, – резко оборвала его хозяйка дома, не повернув головы. – Пиши с этого места, и не приставай!
“Все ясно, – подумал Макс, – пытаются сделать из меня идиота и специально говорят на латыни”.
Эти двое еще немного попрепирались. Макс сидел молча, испытывая унижение оттого, что почти ничего не понимает. Какие-то папы римские, весь этот религиозный бред, да еще разговаривают так, словно ненавидят друг друга. Его ведь предупреждали, что она ведьма, и что ночами в ее доме происходят дикие оргии, и что она любого сживет со света. Макс пытался вспомнить все, что слышал об этом доме, и тут заметил, что, продолжает молоть языком, что-то малодоступное человеческому пониманию, Маргарита внимательно рассматривает его своими круглыми светло-коричневыми глазами. Он вздрогнул. Ему показалось, что этот холодный анализирующий взгляд говорит одно: я все знаю. – Что? – спросил Макс, почему-то шепотом. – Красивые руки...
Он не понял, о чем она говорит, и снова спросил:
– Что?
– Я никогда не видела таких красивых рук. Не бывает таких ладоней, таких длинных пальцев. Можно потрогать?
И она коснулась его руки каким-то своеобразным, одной ей присущим жестом. И это легкое движение заставило Макса вдруг сразу поверить во все те слухи, которые доходили до него. Она не просто касалась, она закрепляла его за собой, а мимолетное прикосновение было не обычным, пусть даже оригинальным жестом, а печатью под подписанным приговором.
И вдруг все пошло совсем по другому сценарию. Почему-то уже не хотелось начинать разговор, ради которого он пришел. В тот вечер Макс так ничего и не сказал.
– Почему, Марго, ты всегда знаешь все заранее, как тебе это удается? Мы столько лет знакомы, но я до сих пор не выведал всех твоих секретов. Я знаю, о чем ты думаешь. О том, что я – свинья неблагодарная. Что ты и так дала мне слишком много, а то, чего я не получил, так то сам не смог взять. Что ж делать, не могу же я позаимствовать твое сознание и твой взгляд на мир. Хотя, наверное, это было бы очень интересно. Как мне хочется прикоснуться к твоему сознанию. К чему, к чему... к сознанию. А, я выражаюсь высокопарно, зато ты – весьма сухо. Словно ты и не человек вовсе, а счетно-вычислительная машина. Вечный приход, расход, баланс. Твой папа, случайно, не бухгалтер? Ну. Шучу, шучу...
