Экран гаснет.
Ларсен сидит перед видеомагнитофоном. Рядом, на стене, ряды репродукций, наклеенных на картон. Он сидит и машинально смотрит на безыскусный пейзаж, такой знакомый каждому живущему на Земле, написанный с любовью и нежностью к вечному чуду живой природы.
Утро. Полутьма. Среди развалин музея — две фигуры, Ларсен и виолончелист. Сгибаясь под ураганным ветром, они тащат остатки обугленного бревна к открытому люку. С трудом опускают его в люк, закрывают тяжелую крышку. Идут к куполу входа в бункер. Из жестяной трубы возле люка клочьями вырывается черно — грязный дым…
…Тесное помещение возле топки завалено обугленным деревом — дверцы, доски, обломки бревна. Ларсен и виолончелист, в резиновых плащах, но без противогазов — в марлевых повязках, бросают в огонь обугленные обломки. Выходят, закрывают за собой тяжелую дверь с большим квадратным иллюминатором. Сквозь нее видна топка, огненные языки, качающиеся под порывами ветра.
Виолончелист тут же срывает повязку, сбрасывает плащ. Он судорожно дышит, откашливаясь и отплевываясь.
Ларсен подходит к трубам, тянущимся вдоль стен, пробует их рукой.
— Теплые? — спрашивает виолончелист.
— Чуть — чуть.
— Я перебираюсь сюда, — решает виолончелист. — И вам советую. По случаю начала ледникового периода….
Он снова начинает кашлять, машет рукой, затем уходит. Ларсен остается возле дверцы, долго смотрит сквозь стекло на огонь.
Вскоре возвращается виолончелист с грудой тряпок и футляром с виолончелью. Футляр пристраивает в углу, тряпки сваливает на деревянной скамье. Ложится, зарывается в тряпки с головой.
— Провались оно все пропадом, — бормочет он, — к чертям собачьим….
В холле — полутьма. Однообразно стучит пишущая машинка из комнаты Тешеров.
Ларсен достает из кухонного шкафчика упаковки с таблетками, аккуратно, как всегда, раскладывает их на столе.
Хлопает дверь, появляется Хюммель-сын.
— Доброе утро. — Хюммель подходит к шкафчику, тоже достает таблетки, высылает прямо в ладонь и методично заглатывает их одну за другой. Его движения размерены до автоматизма.
Ларсен уставился в стол, общаться с Хюммелем-младшим ему явно не хочется.
— Доброе утро, — раздается вдруг звонкий и бодрый голос.
Ларсен к Хюммель оборачиваются и замирают. К ним приближается госпожа Тешер.
На ней ничего нет, кроме набедренной повязки. Вздрагивая от холода, она, тем не менее, улыбается, старается держать себя непринужденно. Не торопясь, она достает таблетки из шкафчика и так же медленно возвращается к себе, бросив на ходу:
