— А ты жеребец, мой черный. Мое тело говорит, и твой корень слышит его слова. Иди ближе.
Тонкие руки двигались, отмечая каждый шаг мужчины. Один шаг — и покатился по траве расстегнутый браслет. Другой — упала на ложе вынутая из мочки длинная серьга. Еще через два шага прозрачная ткань поползла с плеч, обнажая небольшую грудь с розовыми сосками, подтемненными кармином.
— Еще несколько шагов, — подбодрила она, смеясь, — и ты получишь, что хотел.
Встала, чтоб ткань скользнула по бедрам вниз, ложась вокруг щиколоток светлыми ворохами.
И глядя в глаза, заговорила, стоя прямо, опустив руки, без колыханий и изгибов — прекрасная.
— Моя любовь бесконечна, Нуба. Иди ко мне, я покажу тебе, что это значит. От всего отказалась я, чтоб только быть с тобой. Так, как ты хочешь. Нам не будет царства. Не будет золота и не будет людей, которые своими бедами вырвут нам сердце. Только счастье. Ты я и прекрасный сад, где есть цветы, птицы и мед. Я отдала все, чтоб ты смог взять меня. И ни разу не упрекну тебя этим. Иди ко мне. Навсегда. Только женщина осталась во мне. И вся она для тебя.
Он стоял, глядя на протянутые к нему руки.
Так неправильно, визжало в мозгу, но, натыкаясь на любящий взгляд, смолкало, будто комар, разбитый об кожу. И снова на место убитой мысли летела другая, тонко пища, вворачиваясь в виски. Нет-нет-нет, неправильно! Так не должно быть!
Но вот она стоит. Всего три шага осталось. Три шага, одно движение тела, чтоб опустить ее на мягкое зеленое ложе. И замереть, слушая, как учащается дыхание у его горячей шеи.
— Ты — дочь непобедимого Торзы. Ты княгиня. Мать племени. Я не… Нет. Ты не должна.
— Ты будешь мне указывать, что я должна, а чего…
И она закричала, подхлестывая его голосом:
— Иди! Я не могу больше!
— Нет! — заревел он и над темной зеленью испуганно взмыли острые черные птицы.
— Нет! — кричал, глядя, как оплывает светлое женское тело, теряя очертания, и запах, ее сладкий запах превращается в дуновение гнили.
— Нет! Нет! — ему казалось, что каждый крик убивает ее. И он кричал, продолжая убивать. Пока на месте княжны на пожухлой траве выгнутого ложа не осталось лишь невнятное пятно, бесшумно булькающее серым дымком.
Тогда, не замолкая, он закрутился, как крутятся энареи, сея вокруг пророческие камушки, черепа птиц и ветки. Разбрасывая в стороны длинные руки, хватал зелень, обрывая листья с цветами. Ревел, повторяя одно слово, будто забыл, что есть другие. А потом вдруг упал, изо всех сил ударившись лбом и плечом о внезапно сгустившийся воздух. Последнее «нет» вывалилось из полуоткрытого рта. И глаза стали мертвыми, как у заснувшей на песке рыбы.
