Если бы росла тут трава-неспанка, нарвать ее и пожевать вечером, перед сном. Тогда к восходу луны проснешься и до утра будешь, будто днем — глаза и уши раскрыты и все вокруг видят и слышат. Но, осматривая кустарник, мальчик вздохнул — того, под которым неспанка растет, тут нет. Да и как потом пасти — после бессонной ночи, не углядит, потеряет корову.
Отбрасывая рваный лист, встал, перехватывая копье. Решил, все же поищу траву, очень беспокойно за пленного годою, как он там. Надо ночью пробраться и принести ему еды.
А день длился и длился, ярясь светом и жарой. И после заката, Маур, присев на пороге хижины, в которой он спал один, потому что Карума предпочитал проводить ночи у родника рядом с загородкой скота или у костра, вместе с пришедшими мужчинами, — заснул, привалясь к шесту, на который была навязана шкура-полог. Ему снилась сестра, совсем уже взрослая и красивая девушка, сверкали на черной коже цепочки лунного цвета и взблескивали на переплетенных узлах красные искры. Она танцевала, поворачивала голову, встряхивала змеями косичек и они разлетались при каждом движении. А вокруг еле видные, толпились мужчины в цветных плащах пятнами. Поднимали руки, а один, подобравшись, затряс мальчика за плечо, бормоча что-то.
Маур откачнулся, вывертываясь, захлопал сонными глазами, ничего не видя вокруг.
— Тише, парень, вставай.
Тень шептала голосом папы Карумы, и мальчик испуганно схватился за плащ старика. Мелькнула мысль про льва, вдруг пришел и нападет на загон. Маур вскочил, нашаривая положенное рядом копье.
— Оставь. Пойдешь со мной.
У костра, они обошли его стороной, неподвижно сидели черные силуэты, укутанные в плащи с головами. Маур, шагая за стариком, тоже закутался плотнее — ночь кусала за локти и щеки влажным холодом. Луна светила ярко, шли молча, Маур совсем проснулся и только крутил головой, соображая, куда идут — на тайную поляну, к дереву годои или в другую сторону?
— Папа Карума… — шепотом позвал он, но старик отмахнулся резким движением и Маур умолк, двигаясь за белеющим в лунном свете плащом. Заснув вечером, мальчик не успел снять сандалии и теперь, бредя без тропы, приминал толстыми подошвами из носорожьей шкуры колючую сухую траву и мелкие острые камни.
Шли долго. Через черные и серебристые тени, через запах свежего слоновьего навоза и далекий рык львиного семейства. Через топот антилоп, шелестящие взмахи крыльев ночных птиц и предсмертный писк задавленной ночным охотником мыши. Луна медленно уходила в темную высоту, полную звезд, а у мальчика уже подгибались ноги от усталости, когда впереди замаячили черные нагромождения скал. Усталость тут же исчезла, уступив место страху. Мертвые Камни. Люди обходили их, боясь духов, что жили в бесконечных лабиринтах, начинающихся с узких расщелин. Говорили — там, внутри, нет времени и нет солнца — нырнешь в узкий проход и навсегда останешься там, блуждать, а потом умрешь с голоду и будешь ходить уже тенью. Говорили — тени умерших, злясь на живых, вылетают безлунными ночами, торопятся к мирным поселкам, влетают в распахнутые пологи хижин и всасываются в открытые для дыхания рты, закупоривая их гнилыми болезнями. А выбирают из мертвой зависти — самых лучших, тех, кому тут хорошо, у кого любимая жена или дом полная чаша или дети самые красивые. Чтоб уравнять мир живых с миром мертвых.
