— Пусть годоя скажет мне, Мауру из деревни на перекатах. Почему мы молимся ночной птице Гоиро, приносящей бедствия на крыльях темноты, а не светлым первым богам, что жили в радости и сеяли с неба добро?
— Годоя говорит — потому что страх сильнее благодарности. Люди страшатся возможных несчастий больше, чем радуются их отсутствию. Им кажется, добро может и подождать. А теперь накинь мешок на голову человека годои. И приходи, годоя держит свое слово.
— Мама Коси, белая овца уже не хромает, — Маур встал с колен, сматывая мягкую ленту коры, снятую с овечьей ноги.
— Пусть не сердится птица Гоиро, мягкого ей гнезда, — отозвалась тетка и, вылив из миски старую воду на грядки с бобами, поставила ее наземь, — хромать-то не хромает, но повести ее на дальние травы — не дойдет. А Покока еще нескоро вернется.
— Хочешь, я отведу ее на травы папы Карумы, — предложил мальчик равнодушным тоном. И заметив, что женщина колеблется, добавил, — и однолеток тоже возьму, папа Карума позволил, сказал, числом до десяти я могу…
Женщина встала напротив, подозрительно оглядывая мальчика.
— С чего это Карума стал таким добрым? Его трава самая сытная и не сохнет до длинных дождей, не зря же он говорильщик, много за то ему милостей от Гоиро.
Помянув птицу, она скрестила пальцы и покрутила рукой перед большой грудью, затянутой пестрой кангой.
— Он просил, чтоб я помог ему пасти коров. Если ты отпустишь меня. А я возьму овец, он позволит. Но я буду приходить, помогать тебе в доме, пока не вернется папа Покока.
Коси сложила руки под грудью и покачалась на широких ступнях, вдавливая пальцы в мягкую пыль. Она раздумывала. Одной, без мужа вроде и нелегко, но не так трудно, как кричала она о том, провожая Пококу на дальнее пастбище. Да и тут, когда он жил, все больше торчал в своем семейном доме, мирил трех крикливых молодух, это ей, Коси, повезло как старшей жене — у нее свой отдельный домик и даже вон, свои овцы, два десятка. Если мальчишка заберет тех, что не увел на дальние травы Пококо, она прекрасно управится с домом, и даже сама поправит плетень, да выберет, наконец, у горшечника новой посуды. Ухмыльнувшись, Коси вспомнила, как хорошо сидеть в тени большого макори во дворе гончара, смотреть, как он, тощий и красивый, нажимает ногой на свою волшебную деревяшку и круг жужжит, ляпая сырой глиной. А женщины рядом поют, толкают друг друга локтями, прыскают в ответ на соленые шуточки. Их молодость давно утекла со многими прошлыми дождями, впиталась в красную глину, проросла зелеными плетками бобов, но все так же хочется женских радостей. Пока дочери не народили им внуков, тогда уже и к гончару не побегаешь.
