«Вот он ты. Убийца своей любимой, матери Хаидэ. Возлюбленный отец проданной дочери»…
Торза Непобедимый сидел так, как рассказывала княгиня — поджав одну ногу, а другую вытянув вперед. Рука лежала на согнутом колене, поблескивали бляшки на рукавице. Он смотрел перед собой, и из тени меховой шапки сверкали неподвижные глаза. Широкий и мощный, как старый медведь. Или скорее обломок мертвого дерева, обрушенного молнией, застыл, а был когда-то жив, это видно.
Так же лицом к Техути сидел у другой стены маленькой камеры тощий старик, с худыми задранными плечами. Выставив вперед жидкую седую бороду, подставлял огням неживое лицо, на котором блестели глаза, отражая свет. Только черная рана на шее казалась живой, по ней ползали оранжевые блики, равномерно, будто поверхность ее поднималась и опускалась.
И в середине, соединяя собой двух мужчин, сидела княгиня. Скрестив ноги и выпрямив спину, обтянутую вытертой замшей походной рубахи, держала в своих руках мужские руки. Три фигуры, как сочлененная резная скульптура, в почти одинаковых позах, неподвижные, но — он знал, глядя, как напряжены согнутые и сомкнутые руки, как блестят три пары глаз, не видя того, что перед ними, — там внутри их голов происходил бешеный разговор, стремительный и мятущийся как степной ураган. Выдержит ли она то, за что взялась?
Техути медленно присел, стараясь не шуршать и не привлекать внимания быстрыми движениями. Глядя на ничего не видящее лицо княгини, подумал — что-то не так. Что-то нарушено в древнем ритуале разговора. Но не сразу понял, что именно. А поняв, сжал кулаки, лихорадочно перебирая в уме все, что знал. Она сидит в центре! Хотя мертвый шаман ждал ее как просительницу, чтоб соединить с отцом. И передавать их мысли друг другу. Как она оказалась меж двух мужчин? И где они все сейчас?
Вздохнула флейта, снова спросив, и замолчала, готовясь к вопросу.
Хаидэ смотрела в темноту, откуда вдруг выплыло лицо Техути, серьезное и озабоченное, стало прозрачным, наслаиваясь на картины нижнего мира. И осталось там, тонкой пленкой в ее сознании, говоря шепотом — он здесь, он пришел.
Женщина не стала слушать шепот. Это можно сделать потом, знало ее тело и голова, а сейчас важно другое, и это надо совершить как можно вернее, не упустив ничего. И любовь к отцу, тоска по нему — не важны сейчас, они придут и останутся с ней, потом. В среднем мире. И глядя перед собой, она не поворачивала к отцу бледного лица, стискивая горячими пальцами его холодную ладонь. Ничего не чувствовала к нему сейчас — ни любви, ни жалости, ни обиды. Равно как и к старому Патаххе, которого убил Торза, она уже знала об этом — убил, потому что гордыня пожрала его ум и душу, соблазн взял его.
