— Безмозглая черная, скопище дыр для большого Огоро! Что есть у тебя язык, что нет его…
У стены, невидимые Матаре, тяжело пыхтели стражники, вскрикивала Лакана-оэ, отмечая их жесты и движения.
Жрец еще раз оглядел стоящую перед ним девушку. Жаль, нельзя заняться ею сейчас. Любой дополнительный урок может убить ее там, на внешней скале, и жрец-Пастух будет недоволен. Но и отпускать просто так ее нельзя.
Красные губы обиженно набухли, как у злого ребенка. Жрец прикусил нижнюю губу, чувствуя, как внутри закипает бешенство. Он выбрал, а ее нельзя! Ударить бы в это радостное насмерть перепуганное лицо, разворотить, свихивая набок челюсть. И выбросить на оборотную сторону скал — пусть подыхает, ползая среди старых костей и шамкая сломанным ртом. Нельзя! Какое тупое слово…
Он поднял руку и, возвышая голос, заговорил:
— Поднимите лица! Дети мои, радость моих чресел и моей головы, я хочу показать вам как уродливо неподчинение боли!
Сделал еле заметный жест и подбежавший воин, тупая толстыми ногами, рванул с плеча Матары тонкий хитон. Схватил за руку, грубо дергая и поворачивая девушку в такт словам наставника.
— Как безобразна ее кожа! Какие мерзкие пятна на животе и боках! А тут? Что это за жалкие груди, будто высосанные змеями? У этой падали самые отвратительные соски в мире. Даже барсуки не возьмут ее в жены и лесные обезьяно-люди засмеют, швыряя в нее огрызками.
— И-и-и-и! — с готовностью завизжали девушки, тыкая в сторону Матары пальцами. Она расплакалась, кривя рот и зажмуриваясь. Болталась соломенной куклой в сильных руках стражника, а тот, гогоча, крутил ее, раскидывая вялые руки и поддергивая колено, раскрывал, показывая.
— Она воняет! Воняет, как падаль на солнце! Ее мерзкий живот смялся, как пустой бурдюк, а посмотрите, какая каша внутри, где должно быть все красиво ухожено и ровно! Фу! Славный Огоро, бедный темный Огоро, как верно противно было ему ползать в этом грязном потном мясе!
— А! А! А! — кричали женщины, беснуясь, тянули к Матаре скрюченные руки. Возмущенные нечистотой, готовы были разорвать ее на куски. Подпрыгивали на корточках, колотили руками в каменный пол.
— А ее кожа? Посмотрите, как вываляла она в пыли то, что должно быть гладким блестящим и чистым! Чтоб поцелуи Огоро сверкали, как белые звезды на черном небе.
Стоя над мельтешащей толпой, жрец поворачивался, изгибая стан, затянутый блестящим поясом. Упиваясь вызванным бешенством, плыл ледяными глазами, полными дикого наслаждения. И наконец, резко выдохнув, простер над прыгающими руки.
