— Пролети он на полдюйма ближе, вы бы уже пировали на моих поминках! — Она смеялась так, что золотая цепь с большим медальоном прыгала у нее на груди.
— Ну и времена, ну и времена! — вздыхал редактор Скэллинг. Он пришел за информацией для газеты. — Нам, чьи лучшие времена были до первой мировой войны, трудно понять жестокость, уничтожающую цивилизацию, — сказал он и растроганно добавил: — Не правда ли, фру Шиббю?.. Добрые времена до потопа, когда кайзер Вильгельм холил свои усы, а весь мир напевал вальс из «Графа Люксембурга»?
Фру Шиббю улыбнулась.
— Опять вы про времена, — сказала она. — Слышали вы когда-либо, редактор Скэллинг, чтобы кто-нибудь хвалил свое время? Нет, оно всегда никуда не годится. Вот раньше были времена, не правда ли? А я могу сказать, что самое тяжкое время для меня было перед этой войной. Тогда мы все сидели на мели. Скверные это были времена, правда, Пьёлле?
Она подтолкнула сына локтем и шутливо продолжала:
— Как это было противно — лавировать, бегать от одного к другому и просить отсрочки платежей, не правда ли, Пьёлле? Положа руку на сердце, разве это не было хуже, чем война? Что я говорю! Война пришла как избавление — вот в чем правда. Пришла, словно радуга поднялась над иссохшей пустыней. И не только для нас, но для всей страны.
Пьёлле пожал плечами, покосился на редактора и с кривой усмешкой проговорил:
— Не знаю, черт побери, что хуже.
Фру Шиббю потерла свой длинный нос и, взволнованно покачиваясь на стуле, предалась воспоминаниям:
— Я никогда не забуду тот день, когда «Фульда» впервые продала свой груз в Абердине по баснословной цене и мне сообщили об этом телеграммой. Мне пришли на ум слова, не знаю, откуда они: «Однажды утром ты проснулся знаменитым!» Шестьдесят тысяч крон чистой прибыли! Это было невероятно… Особенно после долгих лет упадка, после того как гражданская война в Испании полностью лишила нас рынка для вяленой трески! «Фульда» принесла нам прибыли… сколько примерно, Пьёлле?
В глазах Поуля появилась хитринка. Он пригубил бокал и покачал головой:
— Не знаю, процентов пятьсот.
— Да ты что, идиот? Гораздо, гораздо больше. Ваше здоровье, редактор!
Фру Шиббю улыбнулась, но тут же сложила лицо в серьезные складки и прибавила рассеянно, снова наполняя бокал редактора:
— Тьфу-тьфу, не сглазить бы… Как долго будет продолжаться эта роскошная жизнь? Суда гибнут, одно за другим.
И наконец у нас их останется так мало, что мы сядем в лужу.
Когда редактор немного позже вернулся домой к ужину, его лицо пылало.
