Слава богу, что мне выпала не самая тяжкая доля. Во-первых, у меня были деньги, а деньги и в заключении остаются деньгами. Во-вторых, будучи крупным каталой, я имел обширные знакомства, и по зоне быстро разошелся слух о моем статусе. Ко мне относились с уважением, и никто не доставлял мне хлопот.
Одним из самых больших развлечений на зоне для большинства был спор во время трансляций футбольных матчей, которые мы смотрели по телевизору (он стоял в так называемой «ленинской» комнате). Все обожали футбол, все делали ставки. А вот в карты я играл мало. Я профессионал, а на зоне не было никого моего уровня. Они там по двадцать лет сидели, играли во что-то и думали, что научились играть хорошо. Сели со мной, поиграли пять минут, я разогнал их. Это же естественно. Это был не мой уровень. Мог, конечно, сыграть с ними, скажем, на консервы какие-нибудь, но это все было несерьезно. Они же мыслят примитивно. А в игре надо прежде всего уметь думать!
Глядя на игрока, я всегда все понимал. Если игрок сложный, я мог взять у него фору, «замазать». Как только игрок попадал в шоковое состояние, я видел это по его глазам, читал в них неуверенность. Он как бы «плыть» начинал. Как в нокауте — ударили его, и он «поплыл», устойчивость потерял. Если он проигрывает, то немного его «подкеросинишь», и он уже готов — злиться начинает, торопится, ошибается. А ты успокоишь его, начинаешь с ним по-другому.
Профессиональный игрок — всегда психолог. Двадцать лет игры в карты дали мне большие знания. Я научился проводить определенные параллели между карточной игрой и прочими жизненными ситуациями, не совершал многих ошибок, хотя без ошибок, конечно, не получается жить. Карточная школа помогла мне правильно жить в дальнейшем. Я стремился понять «расклад» каждой ситуации, искал верное решение. Я прекрасно понимаю, что в игре человек должен быть жестким. И я был жестким, но вне игры я никогда не позволяю себе быть таким. Я часто сам предлагал «расписать» долг на месяц или два, если видел, что у проигравшего ситуация трудновата.
Игра — хорошая школа. Я научился оценивать состояние людей. Я сразу вижу, когда глаза лукавят, когда в человеке есть внутренняя неуверенность. Я все вижу.
На зоне это мне пригодилось: людей надо узнавать сразу, понимать, с кем и что можно. Там условия тяжелые, атмосфера как бы сжатая, все предельно обострено. Несмотря на то что я чувствовал поддержку извне, никакого удовольствия я не получал. Это не курорт, хотя на зоне чувствуешь себя гораздо свободнее, чем в тюрьме. Нам даже позволяли играть в футбол.
