Работы велись сумасшедшими темпами. Японцы непрерывно подгоняли пленных, несмотря на палящее солнце и скудный рацион. В Банпонге с едой было еще более-менее ничего, здесь ее можно было раздобыть вне лагеря, но чем дальше уходила дорога, тем труднее было находить пищу. Сами того не понимая, бригады рабочих собственными руками прокладывали путь к своей же голодной смерти.
В погонном метре тех широкоподошвенных рельсов, которые мы укладывали, было примерно тридцать два килограмма, а сам рельс, как правило, имел в длину порядка восьми метров. Понятно, что голодные люди с трудом могли ворочать подобным весом, а на этом безумном строительстве потоку рельсов не было конца. Их крепили к деревянным шпалам самым примитивным способом: просто вгоняя здоровенные стальные гвозди, так называемые костыли. Передышки устраивались редко, любая попытка сбавить темп беспощадно наказывалась.
Железные дороги всегда ломали своих строителей телесно и психологически. Из книг я знал, что, к примеру, на Панамской дороге погиб каждый пятый; что участок через Скалистые горы потребовал чудовищных жертв и что даже трансальпийские туннели называли «смертельной западней», — и это говорила крепкая, хорошо питавшаяся крестьянская молодежь, которая их пробивала. Наша уникальная ТБЖД навевала картины ветхозаветной эпохи типа возведения пирамид. Это было не только самое бесчеловечное предприятие золотого века паровозов, но и самое бездарное. Наихудшая в истории инженерно-строительная катастрофа.
Даже когда я попал в Банпонг, в глаза бросилась какая-то небрежность, а следовательно, и преступная легкомысленность всего проекта. Впрочем, мне еще везло: меня поставили в помощь слесарям по ремонту грузовиков, тележек и локомотивов. Мы трудились на японцев-железнодорожников — сборщиков, токарей, сварщиков, большинство из которых обладали вполне человечным характером; здесь, в мастерских, не царила жестокость. Я мог их даже уважать, а они не трогали ни меня, ни моих товарищей.
Однако за пределами лагеря ярко проявлялась звериная натура этой вручную прокладываемой дороги. Однажды — вскоре после моего перевода непосредственно на строительство — я забрел чуть подальше (майор Смит, а если точнее, Вильямсон руками майора Смита, назначил меня ответственным за провизию и пищеблок, вот я и получил возможность более-менее свободно рыскать по окрестностям), так вот, наткнулся я там на холм, из которого «выгрызли» порядочный кусок. Сотни полуголых людей перетаскивали корзины с землей на другую сторону, чтобы возвести там насыпь: по громадной корзине на пару шатающихся от изнеможения людей. Практически никакой механизации, лишь мотыги, кирки да пилы. Попутно надо было сдирать с холма бамбуковые заросли на ширину полсотни метров. Корни уходили глубоко, все это требовалось вырывать руками, в лучшем случае сначала обвязывать веревками; твердую тропическую древесину приходилось долбить тупым инструментом… Я еще на Букит-Тима узнал, до чего это мучительно. Наверное, так могли рыть сталинские каналы — но мало какие железные дороги строились столь дикарским способом.
