Катерине тогда было пять лет. Девочка сидела в своей светлице и примеряла новый сарафан.
— Цыгане! Цыгане! — раздалось во дворе.
Катя бросила сарафан и помчалась вниз по ступенькам терема. Она так неслась, что наступила на подол и растянулась на дощатом полу. Заплакав, девочка посмотрела на разбитые локоть и коленки.
— Очень больно? — сочувствуя, спросил крепостной мальчик — индус.
— Тебе- то что?!
— Просто ты плачешь…
— Угу, тебе бы так… Поглядела бы я, как бы ты ревел. Вот, видишь, сколько крови.
— Когда глядишь, еще пуще болит… Ну, не плачь.
— Легко говорить — не плачь, когда у другого беда… — сокрушалась Катя. — Ты цыган?
— Нет. Мы — певцы при дворе князя Василия.
— Что-то я не помню, чтобы видела тебя средь наших скоморохов, — шмыгала носом девчушка.
— Пойдем со мной, моя матушка поможет тебе, — и мальчик повел хромающую страдалицу к своей матери.
Парамашвари покачала головой, глядя на раны, и на своем языке попросила сына принести отвар из лекарственных трав.
— А почему вы говорите не по-нашему? — удивилась Катя.
— Потому, детка, что мы из другой страны, очень-очень далекой. Там свой язык, свои обычаи и нравы, дитя мое.
— А как же я смогу понять, о чем вы говорите? — спросила девочка, глядя, как женщина перевязывала ее коленки.
— Я научу тебя, — улыбнулся мальчик.
— Как чудесно! — глаза у девчушки загорелись, как огоньки. — У нас будет свой говор, и его никто не будет понимать.
Парамашвари улыбнулась, пожурив по голове новую знакомую сына.
— Ну, вот и все. До завтрего утра заживет, — сказала она.
— Спасибо, тетушка… Не знаю, как тебя зовут…
— Парама, дитя мое, — ответила та.
— Какое странное имя. А как зовут тебя? — обратилась она к мальчику.
