Унылые четыре четверти рабочей недели стремительно переходили в четвертушку, исполняемую в темпе одной восьмой, а там и в шестнадцатую долю со скоростью одной тридцать второй: таково музыкальное оформление пятничного вечера, когда впереди выходные. По всему острову Айсола люди потоками выплескивались из метро, устремляясь к горячему душу и чистой смене белья. В Риверхеде, Калмз Пойнте и Маджесте общественный транспорт был в основном вынесен на поверхность. Шоссейные и железные дороги на опорах в виде металлических труб, закованных в бетон вперемежку с булыжными конструкциями, выросшими еще на рубеже веков, плыли в воздухе со слоновьей грацией, отбрасывая на землю вечную тень. Поезда метро, изукрашенные разнообразными надписями, вырывались здесь из тоннелей, устремляясь в самые отдаленные районы города. Поездка из одного конца в другой занимала два часа десять минут. За это время на «конкорде» можно долететь и до Парижа. Здесь, в Даймондбеке, магистрали были убраны под землю, и на поверхности остались лишь уродливые силуэты домов, выстроившихся в линию вдоль улиц и авеню.
Даймондбек – черное пространство, а черный цвет прекрасен. Но не здесь. Черные, что здесь жили, заняты были на самой разнообразной работе, по большей части черной. Местные женщины убирали дома у других женщин: промывали великолепный фарфор, доводили до блеска посуду из тяжелого серебра, стирали пыль с мебели, тупленной в антикварных магазинах Франции и Англии, развешивали сшитые платья на заказ по шкафам, ломящимся от норок и соболей, прополаскивали бокалы из-под шампанского и выбрасывали в мусорные ящики гигантские бутылки с наклейками, названия которых даже выговорить не могли. Здешние мужчины работали в ресторанных кухнях: мыли посуду, подметали пол, вносили и выносили подносы, а в это время в роскошных залах хозяева жизни поглощали филе-миньон или соте. Другие работали в магазинах одежды: нагрузив доверху каталки, они живо перевозили их из лавки в лавку с риском попасть под машину, демонстрируя при этом ловкость, достойную тореадора на арене, а за рулем машин, из-под которых они уворачивались, сидели такие же черные, развозившие своих преуспевающих пассажиров по их роскошным особнякам и коттеджам, где черные женщины промывали фарфор и доводили до блеска серебро – и не было конца этому круговороту.
Дом, в котором жила Софи Харрис, находился вдали от аристократических особняков в южной части города, что выходили фасадом прямо на реку; и еще дальше от уединенных коттеджей, спрятавшихся на другом берегу реки. Здесь не было привратника: собственно, здесь даже двери не было. Кто-то сорвал ее с петель, оставив лишь пустой проем, за которым был тамбур. Вообще-то больше он походил на крохотную, пять на восемь, кабинку, к левой стенке которой прилепились почтовые ящики. Карелла с Мейером отыскали имя Софи Харрис, позвонили и прошли через сохранившуюся странным образом дверь на площадку первого этажа. Для этого не понадобилось ожидать зуммера.
