- Твою ма... - Я встал, тряся горящей рукой о джинсы, и растоптал существо. Я топтался до тех пор, пока не начал задыхаться. Пока я не был уверен, что раздавил его на мелкие кусочки, достаточно крошечные, чтобы их мог сдуть сладко-больной запах, исходящий из больничных вентиляций. Я топтался, пока две руки не обхватили меня за плечи и не оттянули назад.
Я оглянулся на Эмму, тяжело дыша, и осознал, что у Финна в руках были клочки моей футболки. Все молчали, смотря на меня, словно я был сумасшедшим парнем, который стоял на углу Пятой и Элм и бросался палками в машины людей.
- Там было... - Я уставился на пол, где должна была быть тень. Ничего. Лишь грязно-белая плитка комнаты ожидания с подозрительным пятном.
- Мистер Купер? - раздался нерешительный голос позади меня. Финн один раз сжал мои плечи и отпустил меня. Я повернулся, не готовый услышать то, о чем Финн уже знал.
- Это я.
Темно-каштановые волосы доктора были прилизаны к голове потом. Его очки постоянно сползали вниз на нос. Я уставился на синий колпачок, который высовывался между его сжатыми пальцами. Я не мог смотреть ему в глаза, когда он сказал мне это. Это было чересчур. Если бы я увидел правду в его глазах, то не смог бы притвориться, что это было не по-настоящему.
- Он..?
- У твоего отца был серьезный сердечный приступ. Я не думаю, что мы могли помочь ему, даже если бы он был здесь на кушетке, когда это произошло. Мы сделали все, что могли. Я сожалею.
Я кивнул. Я чувствовал себя... пустым. Полым. Где была боль? Мой папа был мертв. Ушел. Должна была быть боль, правильно?
- У нас есть психологическая поддержка, с которой ты можешь поговорить, - сказал врач. Я поднял руку, механически качая головой, и он остановился.
- Кэш? - прозвучал голос Эммы. Он казался приглушенным. Полностью. Ничем. Как было возможно ничего не чувствовать?
- Кэш, ответь мне. - Снова сказала Эмма.
- Прекрати. Просто дай ему немного пространства. Дай ему вздохнуть, - сказал Финн. Вздохнуть? Это было возможно? Я чувствовал, что задыхался.
- Кэш!
Что-то во мне щелкнуло на звук голоса Эммы. Это был звук. Та же самая болезненность, которую я слышал в ее голосе в день, когда умер ее папа. Я никогда не понимал, что означал этот звук. Но слышать его сейчас, в этом месте, вынудило меня очнуться.
Все сразу внезапно навалилось на меня. Стена, которую я создал вокруг себя после мамы, рухнула, уничтоженная. Рана, которая всегда была закрыта моим отцом, разорвалась и широко открылась. И это... причинило боль. О, Боже, это было так больно. Просто резало сначала. Но в недалеком будущем она будет пульсировать. Гореть от того, что я должен был сказать. От того, что я должен был сделать. От того, что я не должен был допускать. От того, что я не должен был делать такие капризные маленькие уколы ему все время. Я даже не мог вспомнить, что последнее я ему сказал.
