— Ужгу я их блузой-то, — говорил Толстый самоуверенно.
— Ну, тоже и против таких опорков не всякое дамское сердце устоит! — любовалась им фракция.
— И брюки — к лицу!
— Адью!
Толстый сделал прыжок балерины, послал на обе стороны поцелуи и «улетел», «как птичка».
Через час он вернулся назад мрачнее тучи. Уже по лицу его было видно, что Толстый провалился.
— Все к черту, — бурчал он, переодеваясь в свой домашний костюм, то есть надевая феску и широкие штаны, — потерпел фиаско!
— Из-за чего же? — изумились огарки.
— Из-за фрака! Совсем было кончил разговор и сто рублей получил, как вдруг мне еще одно маленькое условие: «К обеду вы должны непременно во фраке выходить»… Ну, я и отказался от урока.
Огарки прыснули.
— Да что же это ты?
Как ни зол был Толстый, но вся эта история представилась ему с комической стороны.
В феске набекрень, в запорожских штанах и опорках, он стал перед фракцией и начал оправдываться.
— Не могу я во фраке, господа! Во фраке я буду чувствовать себя, как Венера, выходящая из воды!
И Толстый представил Венеру.
Огарки захохотали.
— И фиговым листком буду закрываться!
И опять изобразил всей своей фигурой, сколь стыдливо он будет закрываться, если наденет фрак.
— Хо-хо-хо! — непрерывно ржали огарки над каждым его словом и телодвижением.
— Вот тебе и покорячился на солнышке!
— Улетел в сияньи голубого дня!
— В брюхе-то у всех ни гусиной шеи!
— Хо-хо-хо!
— Уж как жрать хочется! Кажись, топор бы съел!
— Топор не топор, а медный ключик перевариваю! — похвалился Толстый.
— В семь часов Михельсон придет! — уповающе воскликнул кто-то. — Денег принесет!
— В семь! С утра ничего не жрали, а теперь только пять! Вон в соборе ко всенощной ударили! Балбес, орать идешь?
— Иду! — прогудел Балбес, надевая шляпу. — Восхвалю бога моего, дондеже есмь!
— Хвали с голодным брюхом! Не пошлет ли господь тебе косушку! Небось Гуряшка-то будет служить сыт и пьян и нос в табаке?
— Не ядый ядущего да не осуждает! — басом изрек певчий. — И не пияй пиющего — такожде!
— Не пияй! — с тоской загудели огарки, поджимая животы.
Северовостоков ушел.
— Сходите хоть раз в церковь-то! — вмешалась Павлиха. — И я бы пошла! Некогда мне с вами, греховодниками, и богу-то помолиться!
Толстый хлопнул себя по лбу.
— Прекрасная мысль! — воскликнул он с пафосом. — Постоим до семи в соборе, послушаем, как Степка на клиросе горло дерет, подобно влюбленному ослу, — про еду-то и забудем!
— Идем! — согласилась фракция.
Все они отправились в собор: впереди шел Толстый с Павлихой под ручку, а за ними Сашка, Новгородец и Пискра.
