Я придвинула кресло с подлокотниками к кровати и предложила мужчине сесть. Он тяжело опустился. Я принесла с террасы стул и села у окна. Растаявший снег стекал со лба на брови, от этого его лицо выглядело гладким и блестящим.
«Кто вы? Где остальные?» — спросил он.
— Как видите, здесь только я и бабушка.
Наши взгляды сошлись на рамке на стене. Но он тут же сделал вид, будто она его не интересует, и спросил, кем я прихожусь старухе.
— Я здесь просто для того, чтобы ухаживать за ней.
Он подошёл к кровати и посмотрел на старуху. Она, почувствовав его взгляд, отвернулась. Мужчина покачал головой с таким выражением, будто попал в беду.
— Простите, а какое отношение вы имеете к бабушке? Родственник?
Мужчина опять сел.
— Как давно вы живёте в этом доме?
— Почти месяц. Но, кажется, бабушка живёт в этом доме довольно давно.
Кот, испугавшийся визита незнакомца, ни на минуту не отходил от моих ног.
— Вы имеете отношение к её семье?
Мужчина помотал головой в ответ на мой вопрос.
— Сначала я так думал, но, сейчас, пожалуй, нет.
С сумки, лежащей у кресла, на котором он сидел, стекали капли — кап-кап. Я подумала: «Какой-то он неаккуратный».
— Вы сюда приехали по каким-то делам?
— Нет, в этом доме я жил пятнадцать лет назад. Кажется, хозяйка сменилась. Дорога и район так преобразились, что я еле нашел этот дом. Даже гору разрушили. Мне и в голову не могло прийти, что здесь появится автострада.
Я всё ещё не понимала, что он хочет сказать, только могла догадываться, что к старухе он не имеет никакого отношения. Я молча пододвинула лампу и повернула так, чтобы свет падал на мужчину. Он вздрогнул, показывая, что свет ему неприятен, но не закрыл лицо рукой и не отвернулся. Он только часто моргал и щурился.
Лампа высвечивала очень худое бледное лицо пожилого человека. И хотя на этом каменном, как маска, лице, были видны старость и усталость, которые не скроешь, на нём нельзя было прочесть следов сильных переживаний.
Я почувствовала холод в спине. Это не только потому, что он принёс холодный воздух с улицы, когда вошёл. В комнате становилось холодно. Я открыла крышку печки, достала угольный брикет, который хорошо прогорел, заменила его новым и поставила чайник.
По лбу мужчины стекали капли, наверное, это было ему неприятно, и он снял шапку. Голова оказалась чисто выбритой.
Он заметил мой взгляд и сказал, погладив себя ладонью по затылку:
— Сегодня рано утром я вышел из тюрьмы. Я пробыл там ровно пятнадцать лет.
