— Та они же без штанцив!
И вопрос при общем хохоте не баллотировался» («Москва и москвичи»).
С 1899 г. конку постепенно начал заменять трамвай. Но самым популярным способом передвижения конечно же оставались извозчики — дешевые «ваньки» и роскошные «лихачи». «Всех московских извозчиков можно разделить на два разряда: на ванек, приезжающих из деревень зимою, и постоянных извозчиков, которые занимаются этим промыслом круглый год, — рассказывает Загоскин. — Ваньки почти все походят друг на друга: у каждого лубочные пошевеньки, плохая упряжь и безобразная, но не знающая устали крестьянская лошаденка. О постоянных извозчиках нельзя этого сказать; они вовсе не одинакового достоинства… Извозчики-аристократы, известные под названием лихих, составляют совершенно отдельную касту… По их мнению, тот, кто не может выехать на рысаке, иноходце или, по крайней мере, на красивой заводской лошади, — не извозчик, а ванька, хотя бы выезжал летом на рессорных дрожках, а зимой в городских санках, обитых бронзой и выкрашенных под орех» (орфография Загоскина). Именно на лихача садится преобразившийся в элегантного господина «штабс-капитан Рыбников»: «…в магазин Рыбников приехал на обычном «ваньке», а укатил на лаковой пролетке, из тех, что берут полтинник за одну только посадку» («Алмазная колесница»).
Постоянные городские извозчики носили форму — шапку особого фасона и «кафтан… с неимоверно набитым пенькой и «простланным» пушными продольными бороздами задом», — читаем у Е. Иванова («Меткое московское слово»). Этот «зад» был наследием «доброй» традиции, бытовавшей при крепостном праве: знатный седок, выражая неудовольствие, пинал возницу сапогом.
Городская управа присваивала извозчикам номера; подобно сегодняшним таксистам, они поджидали седоков на стоянках — «биржах», где заодно и подкармливали лошадей. Эти колоритные обитатели старой Москвы достаточно часто встречаются в романах Акунина.
Я намеренно не упоминаю другие аспекты жизни старой Москвы — магазины, рестораны и гостиницы, музеи, театры… С некоторыми из них мы своевременно встретимся в соответствующих главах путеводителя. Скажу лишь вкратце о еще одной немаловажной составляющей московского быта — о храмах.
С давних времен известна поговорка о том, что Москва — это «сорок сороков» церквей. Ее смысл многократно истолковывался в десятках книг и статей, но все равно иной раз слышишь: «Это значит — 1600». Нехитрая арифметика неоправданна: «сорок» — это церковная административная единица. В XVII–XVIII вв. город был разделен на шесть «сороков», и к началу XX в. в Москве насчитывалось 262 приходские (то есть общедоступные) церкви, примерно по 40–45 на «сорок». На самом деле храмов в городе было гораздо больше, — в это число не входили домовые церкви и монастырские храмы. Помимо православных в Москве конца XIX — начала XX в. были культовые сооружения, построенные католиками, лютеранами, мусульманами. Имелась и синагога, в которой завязывается одна из интриг акунинского «Любовника Смерти».
