Следующей стадии я не стал дожидаться. Решимости мне придал случай. Однажды, возвращаясь домой с работы, я увидел ее на берегу пруда. Неподалеку от моего дома расположен небольшой парк, а в нем – прудик, наполовину затянутый тиной – или чем там их затягивает, пруды эти. Одним словом, ничего живописного. Разве когда расцветает сирень, густо растущая вокруг. Так вот, она сидела на камне под кустом распустившейся сирени и смотрела на воду. У нее было такое лицо…
Нет, я не смогу описать Вам этого лица, хотя описывать лица – моя профессия. Проще сказать, что в этом лице я все увидел и все для себя решил. Я понял, что не имею права дольше мешать счастью этой женщины, что я даже смотреть на ее лицо не имею права, на то, как она сидит, как любит, как ждет – нечестно это, безнравственно.
Придя домой, я сложил чемодан и в тот же вечер уехал далеко, за тысячи километров. Если есть в писательском бытии какая-то положительная сторона, так это то, что я всегда могу уехать куда угодно и когда угодно и везде найду себе пристанище и занятие. Я вернулся не через неделю, как Вы, а через три месяца. Ее уже не было. Она ушла от меня так же, как от Вас, не взяв с собой ничего, даже платьев своих, даже зубной щетки.
Мы встретились в последний раз в загсе, чтобы развестись, а заодно проститься. Боже! Что за чушь я сейчас написал: разве можно с такой женщиной «проститься в загсе»?! Тем более что это уже была не она. Все в ней стало другим: походка, голос, мимика и даже оттенок волос. И только глаза оставались прежними.
Это было нестерпимо. Это была пытка, изуверство, какое-то вдохновенное палачество. Я понимал, что иначе она не может, что не со зла она, не из желания причинить боль, и все-таки ненавидел ее за эти глаза. Но сколько жаркой благодарности было в ее взгляде.
Нет, она не сумасшедшая. Тут я с Вами решительно не согласен! Ее поведение, вернее, ее объяснения своего поведения могут казаться странными, ненормальными, но лишь потому, что в языке нашем не хватает слов, логика наша слишком примитивна и бесцветна, чтобы передать всю глубину и все богатство ощущений этой женщины, выразить ее невыразимый, светящийся своим особым светом мир.
Нет, она не сумасшедшая, но она действительно сходила с ума, когда понимала, что человека, которого она любила и все еще любит, ей уже недостаточно.
И вовсе не лгала она о Вашей измене, как Вы пытались мне доказать. То есть теперь-то я верю, что Вы ни разу не изменили своей жене, что с каждым годом любили ее все сильнее и преданнее. Но поймите: как бы там ни было в действительности, она, эта женщина, искренне верила в Вашу измену. Так ей было легче, ибо истинная причина ее отчуждения оказалась бы для нее слишком жестокой. Она ведь глубоко несчастная женщина. Сами посудите, разве так уж велика вероятность, что она найдет того, кого так упрямо ищет. В наш-то век?.. Неужели Вы полагаете, что она этого не понимает, не чувствует?
