Когда я зашел в квартиру, первое что поразило меня – стойкий запах алкоголя, как будто несколько бутылок крепкого напитка уронили прямо на пол и оставили под несколькими лампами, чтобы едкий запах спирта испарялся по всей квартире. Войдя в комнату родителей, откуда слышался более отчетливый запах, я увидел ужасную картину, которая заставила меня оцепенеть на месте.
Как будто я вернулся не в свой дом, не в тот самый уют, который был мне столь привычен, но в чужой, неизвестный мне своими нравами и внешностью. Всего лишь за пару недель произошло что-то, о чем я даже не догадывался в тот момент.
Перед расправленной кроватью стояло кресло отца, которое обычно находилось возле окна, вокруг него были разбросаны пустые бутылки, в одиноких лучах солнца, пробивавшегося сквозь тучи и грязные окна, они напоминали мне о потерянной коллекции камней. В кресле сидел отец.
Он спал. И совсем не был похож на того человека, которого я знал.
Вместо коренастого и высокого мужчины, кем я помнил его всю жизнь, в кресле расположился усталый старик. Его лицо лишь отдаленно было похоже на фотографии, что висели в комнате, оно заросло неровной и дурацкой бородой. Его любимая рубашка из серо-синей клетки превратилась в темно-серые лохмотья с пятнами на груди. Сейчас я вспоминаю эту картину, как жалкое зрелище.
Но в тот момент шок сковал меня по рукам и ногам. Совершенно непостижимым шестым чувством, я понял, что больше никогда не увижу своей матери. Стал ли вид комнаты с расправленной кроватью, все еще пахнувшей ее духами, дешевыми и почти никогда не выветривающимися, тому причиной или какое-то мистическое понимание, настигнувшее меня раньше всей основной информации, мне неизвестно до сих пор. Но я оказался прав.
Выудив из рук отца почти пустую бутылку виски, что вызвало несвязное бормотание в пьяном сновидении, я пошел на кухню. И там было также уныло, как и в следующие два года моей жизни. Те же пятна, тот же запах только плюс гора немытой посуды и бутылочные осколки на столе, один из которых сразу же впился мне в ладонь, стоило мне только присесть. От обиды и вида крови я хотел заорать, что есть силы, заплакать и высвободить нахлынувшие эмоции на свободу.
Боясь до чертиков разбудить отца, я лишь сжал зубы и, когда приступ отошел, осушил бутылку в правой руке.
Для этого понадобилось больше одного глотка и вонючая жидкость, обжигающая кипятком, булькала в горле, заставляла кашлять, вызывая все больше отвращения и тошноты. Когда последняя капля ушла в пищевод, я помню лишь, что долго хватал воздух губами, пытаясь задуть пожар во рту, что привело лишь к нелепой отрыжке. Я встал и направился в свою комнату, но головокружение, это кружащее ощущение, которое закручивало весь организм, начиная от кишок, обрушило меня на пол, как сбитый вертолет.
