Саале почему-то сделалось грустно.
— Человек ведь тоже как трава, которой суждено засохнуть, — сказала она.
— Что с того? — беззаботно рассуждала Кади. — Каждую весну вырастает новая трава, и так вечно. А ты всегда говоришь чужими готовыми словами.
Одинокие овцы бродили между кустами можжевельника, и вдруг Кади увидела свою кошку.
— Стало быть, ты тоже вышла проветриться? — обрадовалась она.
Саале думала о себе. И она тоже сегодня впервые вышла из комнаты. Раньше у нее ни разу не возникало желание отойти далеко от дома. А теперь от цветов и высокого светлого воздуха голова Саале кружилась; ей хотелось броситься на траву, она устала вся, целиком, до глубины души.
Она стояла на песчаном пустыре и словно впервые видела небо и землю.
Кади то и дело нагибалась между можжевельниками и собирала в лукошко неизвестные Саале растения.
— Что ты будешь с ними делать? — спросила Саале.
— Они помогают против болезней.
— Эти травки? — удивилась Саале.
— А как же.
— Значит, ты знаешь лекарства от болезней?
— Маленько знаю.
Кади положила лукошко под можжевельник в тень, села на землю и стала вязать чулок.
— Не мешай, — оттолкнула Кади прыгнувшую ей на колени кошку.
Но та и ухом не повела. Смотрела, чертенок, совсем в другую сторону, потом поджала ноги под живот и замурлыкала.
— Против смерти нет лекарства, — сказала Саале и бросилась на траву, как она давеча хотела.
От теплоты земли Саале клонило в сон. Девушка пыталась всмотреться в глубину неба, но солнце светило так ярко, что глаза стали слезиться. Ничего не видя, раскинув руки и ноги, лежала она, вслушиваясь в великую тишину.
— Какая-то птица поет, — сказала Саале, не открывая глаз.
— Жаворонок, — ответила Кади.
— Откуда ты знаешь?
— Так ведь это же его голос.
Саале приподнялась, опершись на локоть. Кади тоже посмотрела туда, откуда послышалось пенье птицы. Но над пустошью снова царило великое спокойствие, даже шум моря не долетал сюда.
— А ты знаешь голоса всех птиц?
— Пожалуй.
— А кто тебя научил?
— Мать моя, кто ж еще.
— Мама?
Кади задумчиво наращивала чулок: он был сер, как овца, и даже пах овцой.
— Снова поет, — сказала Саале тихонько.
— От какой болезни умерла твоя мама? — спросила Кади.
— Я не знаю, — ответила Саале.
— А что врачи говорили?
— Врачей не звали.
— Ни разу?
Саале покачала головой.
— Но почему?
Спицы замерли в руках Кади.
— Мама не велела.
Саале лежала на молодой траве, лицом к небу. Ее черное платье притягивало солнце, а по ногам в черных чулках бегали красные муравьи.
