Длинными шагами он ходил от одного конца части к другому, и кого ему удавалось застичь, тому было несдобровать. Личный состав разбегался от него в панике, укрываясь, где только можно. Фокусник Павел взобрался на дерево, а рядовой Бартак залёг на крыше сортира.
Внизу под замком на маленьком складе портные латали изодранное обмундирование. Поскольку солнце не пробивалось через лесистый склон, в помещении светила сорокаваттная лампочка. Тут примчался Таперича:
— Ага, портные! — загрохотал он, — Вельможные паны! Швыряетесь государственными деньгами! Как это можно жечь ток, когда день!
— Товарищ майор, — осмелился старший сержант Элиаш, — мы иначе работы не разглядим. Этот лес…
— Спилить лес! — тут же приказал майор, и, оставив перепуганных портных на милость судьбы, отправился за новыми жертвами. Словно вихрь он пронёсся сквозь склад и канцелярию, особенно тщательно проверив находящихся в лазарете. Доктор Горжец тут же назвал его ненормальным, за что был наказан двумя днями домашнего ареста.
Последняя Таперичина проверка выпала Свиному раю. Майор, словно Юрай Яношик[21], вознёсся на скалу, опустил свой грозный взгляд вниз и закричал:«Рядовой Кефалин! Отставить кататься на свинье! Тут армия, а не цирк!»
И только после этого, довольный, пошёл домой пороть трех своих ребятишек.
Глава тринадцатая. ЗЕЛЕНОГОРСКАЯ ИДИЛЛИЯ
Свиной рай был самым безопасным местом на Зелёной Горе, и не стоит удивляться, что туда один за другим начали заглядывать усталые бойцы во время кратких минут отдыха. Кефалин был добрым хозяином, и для гостей всегда была готова закуска в виде блюд из яиц. Обязанностью пришедшего было принести выпивку, и постепенно возник своего рода общественный клуб, где проводилось немало дискуссий на высоком уровне, в основном о женщинах.
Рядовой Антонин Труц обычно садился на пол, опираясь о деревянную стену, и вспоминал свою молодую жену Бланку. Он рассказывал, как эту красавицу со Смихова любил ещё в то время, когда она о его существовании даже не подозревала. Она и внимания не обращала на тихого невзрачного блондинчика, который не сводил с неё страстных глаз. А для неё существовал только рослый исполнитель народных песен Руда Кукалек, который блистал в ансамбле народной песни»Шухай». Хоть он и происходил из Вршовиц[22], но прыгал по сцене в сапожках, хлопал себя по бёдрам и икрам, и ухал так, что сердца инспекторов их министерства просвещения таяли, словно масло в африканских степях. Позже он стал использовать для выступлений топорик, которым размахивал над головой, как настоящий Яношик. Однажды он выскочил из руки и поранил дремлющего за сценой пожарного. Руда Кукалек был помешан на фольклоре, учился играть на волынке и гуслях и пророчил упадок всякой культуре, помимо выбранной им области. Он производил большое впечатление на девушек, которые с удовольствием выступали в народных платьях, и особенно на Бланку, чьей мечтой было стать рабыней великого народного артиста. То и дело можно было видеть, как по окончании фольклорного выступления по тротуару шагает надутый Кукалек, а за ним покорно семенит Бланка, несущая топорик. На свою участь она никогда не жаловалась, напротив, была счастлива, что может услужить своему разудалому идолу. Кукалек, однако, благодарной личностью не был. Едва в ансамбль вступила Дана Клайзова из Погоржелец, чьи распевы и вскрики привели в экстаз подавляющее большинство работников культуры, он направил своё внимание именно в её сторону. Устоять против её незаурядного таланта было невозможно, и он влюбился в Дану так глубоко, что готов был сам носить свой топорик. Бланка для него перестала существовать.
