— Они могут пригодиться другим людям, — резко отвечаю я, указывая на кипу книг. — Людям, которым они действительно нужны. Разве ты не хотела бы сделать что-то доброе для этого мира?
В этот момент Поппи, Бош и Грендель мчатся наверх и начинают вертеться в коридоре, где мы стоим, облизывая наши руки и обмахивая своими пушистыми хвостами наши колени.
Мы с мамой молчим.
Наконец она говорит:
— Я не против твоих прогулок по маленькому пляжу, или что ты там делала сегодня днем. Ты можешь отдать свои книги, если сильно этого хочешь. Но я жду, что через час ты появишься в Клермонте на ужин, с улыбкой на лице ради дедушки. Никаких споров. Никаких оправданий. Ты поняла меня?
Я киваю.
Блокнот остался еще с тех времен, когда мы с Гатом были одержимы рисованием на миллиметровой бумаге. Мы рисовали и рисовали, заполняя маленькие квадратики разными цветами, чтобы сделать пиксельные портреты.
Я нахожу ручку и записываю все свои воспоминания о лете-номер-пятнадцать.
Десерт на костре, плавание. Чердак, появление дедушки.
Я вижу руку Миррен, облупившийся золотой лак на ногтях, как она держит канистру с бензином для моторной лодки.
Мамочка, ее напряженное лицо, когда она спрашивает: «Из черного жемчуга?»
Джонни, идущий вниз по лестнице Клермонта в лодочный сарай.
Дедушка, он держится за дерево, его лицо освещено светом костра.
И мы все, четверо Лжецов, смеемся так громко, что у нас кружится голова и почти тошнит. Я открываю новую страницу для описания самого несчастного случая. Там я записываю то, что сказала мама, и свои собственные предположения. Должно быть, я пошла поплавать на маленький пляж в одиночестве. Ударилась головой о скалы. С трудом выплыла на берег. Тетя Бесс и мамочка напоили меня чаем. Мне поставили диагноз: переохлаждение, нарушение дыхательной системы и черепно-мозговая травма, которая никогда не выявлялась при рентгене.
Я креплю странички на стене над кроватью. Приклеиваю к ним стикеры с вопросами.
Почему я пошла купаться ночью в одиночестве?
Где была моя одежда?
Действительно ли у меня была черепно-мозговая травма от купания или случилось что-то другое? Мог ли кто-то ударить меня раньше? Стала ли я жертвой преступления?
И что произошло между мной и Гатом? Мы поссорились? Я его обидела?
Может, он перестал любить меня и вернулся к Ракель?
Я решаю: все, что я узнаю в последующие четыре недели, будет записано у меня над уиндемирской кроватью. Я буду спать под этими записями и перечитывать их каждое утро.
