Но я не думала, что он снес весь дом. Что лужайки больше нет. И деревьев, особенно огромной старой магнолии с качелями-шиной. Ей, должно быть, было лет сто.
Вздымается волна — синяя, выпрыгивает из моря словно кит. Она поднимается надо мной. Мышцы моей шеи сводит спазм, горло перехватывает. Я сгибаюсь под ее весом. Кровь ударяет в голову. Я тону.
На секунду, все это кажется таким грустным, таким невыносимо грустным — думать о старой доброй магнолии с качелями. Мы никогда не говорили дереву, как сильно мы его любили. Мы никогда не давали ему имени, никогда ничего для него не делали. Оно могло еще столько прожить…
Мне так холодно.
— Каденс? — Мама наклоняется ко мне.
Я хватаюсь за ее руку.
— Веди себя нормально, сейчас же, — шепчет она. — Сейчас же!
— Что?
— Потому что ты нормальная. И можешь справиться.
Ладно. Ладно. Это всего лишь дерево.
Просто дерево с качелями, которые я очень любила.
— Не устраивай сцену, — шепчет мамуля. — Сделай глубокий вдох и сядь.
Я делаю, как велено, и беру себя в руки, как делала всегда.
Тетя Кэрри пытается отвлечь нас, радостно сказав:
— Новый сад очень хорош, когда к нему привыкаешь. Там есть зона отдыха для коктейльных вечеринок. Тафт и Уилл ищут подходящие камни.
Она поворачивает лодку к берегу, и внезапно я вижу своих Лжецов, которые ждут меня не у причала, а у выцветшего деревянного забора, идущего по Периметру.
Миррен стоит на нижней части барьера, радостно мажет мне, ее волосы развеваются на ветру.
Миррен — сладость, любопытство и дождь.
Джонни прыгает вверх и вниз, периодически делая колесо.
Джонни — сопротивление, упорство и сарказм.
Гат, мой Гат, однажды бывший моим. Гат — он тоже пришел встретить меня. Стоит в стороне от забора, на скалистом холме, который теперь ведет к Клермонту. Он делает вид, что подает сигналы, отчаянно размахивая руками, будто я должна понять какой-то наш секретный код. От него веяло страстью и жаждой деятельности, интеллектом и крепким кофе.
Добро пожаловать домой, как бы говорят они. Добро пожаловать домой.
Лжецы не подошли к нам, когда мы причалили, как и тетя Бесс с дедушкой. Нас встречала только малышня: Уилл и Тафт, Либерти и Бонни.
Мальчишки, обоим по десять, пинают друг друга и борются. Тафт пробегает мимо и хватает меня за руку. Я поднимаю его и кружу. Мальчик удивительно легкий, будто его веснушчатое тело готово воспарить в любой момент.
— Тебе уже лучше? — спрашиваю я.
— У нас в холодильнике полно мороженого! — кричит он. — Трех разных сортов!
