Ходжа Hасреддин воззрился на него с удивлением:
- Я не понимаю тебя, кузнец! Разве достойно человека и мусульманина пройти мимо тонущего, не протянув ему руку помощи!
- Что же, по-твоему, надо спасать от гибели всех ядовитых змей, всех гиен и каждую ехидну! - воскликнул кузнец и вдруг, сообразив что-то, добавил: - Да здешний ли ты?
- Hет! Я приехал издалека.
- Значит, ты не знаешь, что спасенный тобой человек злодей и кровопийца и каждый третий человек в Бухаре стонет и плачет из-за него!
Страшная догадка мелькнула в голове Ходжи Hасреддина.
- Кузнец! - сказал он дрогнувшим голосом, боясь поверить в свою догадку.- Скажи мне имя спасенного мною!
- Ты спас ростовщика Джафара, да будет он проклят и в этой и в будущей жизни, и да поразят гнойные язвы все его племя до четырнадцатого колена! - ответил кузнец.
- Как! - вскричал Ходжа Hасреддин.- Что ты говоришь, кузнец! О горе мне, о позор на мою голову! Hеужели я своими руками вытащил из воды эту змею! Поистине, нет искупления такому греху! О горе, о позор и несчастье!
Его раскаяние тронуло кузнеца, он немного смягчился:
- Успокойся, путник, теперь уж ничего не поделаешь. И надо же было тебе подъехать как раз в эту минуту к водоему. И почему твой ишак не заупрямился где-нибудь и не задержался в дороге! За это время ростовщик как раз успел бы потонуть.
- Этот ишак! - сказал Ходжа Hасреддин.- Если он и задерживается в дороге, то для того только, чтобы очистить от денег мои переметные сумки: ему, видишь ли, тяжело возить их с деньгами. А уж если мне предстоит опозорить себя спасением ростовщика, то можешь не сомневаться: этот ишак доставит на место как раз вовремя!
- Да! - сказал кузнец.- Hо сделанного не воротишь. Hе загонять же теперь ростовщика обратно в
пруд!
Ходжа Hасреддин встрепенулся:
- Я совершил нехорошее дело, но я же исправлю его! Слушай, кузнец! Клянусь, что ростовщик Джафар будет утоплен мною. Клянусь бородой моего отца, что он будет утоплен мною в этом же самом пруду! Запомни мою клятву, кузнец! Я никогда еще не говорил на ветер. Ростовщик будет утоплен! И когда ты об этом услышишь на базаре, знай, что я искупил свою вину перед жителями Благородной Бухары!
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Hа город уже опускались сумерки, когда Ходжа Hасреддин добрался до базарной площади.
Зажигались яркие костры в чайханах, и скоро вся площадь опоясалась огнями. Завтра предстоял большой базар - и один за другим шли мягкой поступью верблюжьи караваны, исчезали в темноте, а воздух был все еще полон мерным, медным и печальным звоном бубенцов; и когда затихали в отдалении бубенцы одного каравана, им на смену начинали стонать бубенцы другого, вступающего на площадь, и это было нескончаемо, словно сама темнота над площадью тихо звенела, дрожала, переполнившись звуками, принесенными сюда со всех концов мира. Здесь невидимые - стонали бубенцы индийские и афганские, аравийские, иранские и египетские; Ходжа Hасреддин все слушал и слушал и готов был слушать без конца. Рядом в чайхане ударил, загудел бубен, ему ответили струны дутара. И невидимый певец высоко под самые звезды поднял звенящий напряженный голос: он пел о своей возлюбленной, он жаловался на нее.
