Однако же и гость тоже показался «знакоменьким». Его с первого взгляда открытая, но на самом деле хитрая физиономия кудрявоволосого рубахи-парня наверняка виделась мне не в первый раз. И он тоже оказался Сашей. Сначала я несколько обалдел от такого напряга, потом решил, что никакой мистики нет, что, видимо, я с этим Сашей спознался там же, где и с первым, но потом решил, что второго я знаю лучше и видел не один раз. Мысленно я захихикал, но быстро сник: неясные ситуации должны разрешаться неприятностями. Я же люблю приключения, но — с благополучным концом. Простительная слабость!
А второй Саша уже рассказывал о своей поездке в Америку. Я не успел заметить, как там они свернули на Америку, почему. В этой Америке, в каком-то городишке с окончанием на «лтон» — Облтоне или, может, даже вовсе Районлтоне, но имеющем университет — второй Саша познакомился с агентом ФБР. Прекрасное знакомство возникло, оказывается, не случайно.
— Почему с ФБР-то?
— Ну, он курировал всю нашу делегацию.
— А… Ну-ну-ну?
Так вот, сей куратор рассказал ему, второму Саше, как на время их приезда ему, агенту, поручили охранять шпиль местного университета.
— Как это?
— Очень просто, — добрая, снисходительная улыбка над отлично сшитой тройкой, элегантный щелчок по сигарете, лёгкая, но приличная поза. — Не куришь? Правильно.
Глупо, но тут я вытянул ноги в потрёпанных джинсах из-под кресла, в котором сидел, и раскинул их по грубому ворсу какой-то синтетической попоны. Он отреагировал на моё мальчишеское самоутверждение быстрым, почти незаметно скользнувшим взглядом.
Так вот, мэр Облтона или Районлтона очень опасался, не навесят ли гости какой-либо лозунг на университетский шпиль. Или, быть может, звезду. Или ещё там что. И тем введут в соблазн вольнолюбивых, демократически настроенных студентов.
— А вообще-то принимали очень хорошо, но ккуратор от мэрии постоянно, — рассказывал второй Саша, — поглядывал на шпиль, даже через плечо каждую минуту оборачивался. И потом, когда его наконец спросили, в чём дело, признался в своей миссии. Тут я вспомнил, что во время войны лётчик-истребитель должен был через каждые сорок секунд оборачиваться — проверять, не зашёл ли ему в хвост самолет противника. Радаров-то тогда ещё не придумали. И, кажется, существовала у лётчиков примета, что если кто начинает рефлекторно оглядываться не в воздухе, а на земле — того собьют скоро. Действительно: перестраховка — эквивалент поражения, симптом слабины.
