Позже, уже вернувшись из армии, Андрей Решетилов понял, что иначе, наверное, и не могло быть: тот, кто собирается устроить поджог, не кричит об этом на каждом углу. Крики и угрозы для того и нужны, чтобы сорвать злость, выпустить пар. А если действительно хочешь сделать так, чтобы твоему обидчику небо показалось с овчинку, надо помалкивать, как бы тебя ни распирало, и копить желание поквитаться, как трудовую копейку – авось, со временем накопится достаточно для настоящей, достойной упоминания мести.
Дяди Гришин гараж они с Белым начали называть штабом давно, еще в школе, когда вместе с другими пацанами гоняли по плоским, горячим от солнца и пахнущим битумом крышам, играя в войну. Здесь они резались в карты, здесь впервые попробовали дешевый портвейн и здесь же, каждый в свой черед, лишились девственности на продавленном скрипучем диване. С тех пор утекло уже довольно много воды, но «штаб», как и прежде, оставался местом, где приятели проводили львиную долю свободного времени.
Отперев собственным ключом прорезанную в железных воротах дверь, Андрей вошел в гараж. Люк, ведущий в комнату отдыха, был открыт, и проникающего оттуда дневного света хватало, чтобы разглядеть знакомый интерьер во всей его неприглядной красе. У стены поблескивал хромированными деталями мотоцикл, на осмотровой яме стояла с открытым багажником и поднятым капотом наполовину разобранная «победа» – раритет, который Белый по случаю прикупил за двести долларов и все никак не мог довести до ума. Захламленный инструментами и замасленными железками верстак зарос толстым слоем бурой, липкой даже на вид пыли, и, глядя на эту нетронутую целину, Решетилов привычно подумал, что «победа» поедет еще очень нескоро.
Под верстаком, в непосредственной близости от привинченных к нему тисков, виднелся деревянный ящик, изнутри густо испещренный следами темно-коричневой смазки. Он был простелен промасленной пергаментной бумагой, на дне сиротливо маячили остатки прежней роскоши – десятка полтора или два не пошедших в дело толстых пятнадцатисантиметровых гвоздей. Посмотрев туда, Решетилов почувствовал фантомную боль в суставах пальцев на обеих руках и привычно подумал, что ящик надо бы убрать от греха подальше.
Сверху доносилось шарканье ног, скрип досок и глухие тяжелые шлепки ударяющих по боксерской груше перчаток – Белый тренировался, чтобы, когда настанет время очередной акции, быть на высоте. Потомственный пролетарий и чистокровный русак, Белый твердо стоял на платформе национал-большевизма. В идеологические тонкости данной политической доктрины он не вдавался, поскольку вряд ли был способен в них разобраться, да этого от него никто и не требовал – он был боевиком, и боевиком неплохим, в каковом качестве вполне устраивал своих вождей. Нечего и говорить, что Андрей, друживший с ним с детского сада, не оставил приятеля и здесь, на поле политической борьбы.
