— Он внизу, ждет вашего распоряжения и… едва держится на ногах.
— Ну что за глупости? — скривился Генрих Боклерк. — Я же обещал ему встретиться как можно раньше, а я всегда держу слово. Что же касается его ног, то до них мне дела нет. К тому же в моем королевстве, так и передай ему — в моем королевстве, каждый может бегать, как ему вздумается. Не может на ногах — пусть бегает на руках. Давай веди его скорей. — Король с силой подтолкнул Фитц-Алана к двери. — Господи, — вздохнул он, обращаясь к оставленному на столе манускрипту, — вот и апостол Павел в своем послании к Тимофею клеймит неразумных, возносящих свои мифы и родословия вопреки истинной власти Господней. Ибо что есть суть веры, как не власть? Власть Господа над миром, короля — над смертными. Разве не есть государь для подданных то же, что Всевышний для этой юдоли печали? А стало быть, измена есть вероотступничество и карать за нее следует без всякой жалости.
Фитц-Алан вернулся через несколько минут. Его сопровождали двое стражников, волокущих очень запыленного, очень измученного высокого мужчину средних лет с резкими чертами гордеца и холодными синими глазами, кажется, единственным, что было еще живо в этом громыхающем кандалами узнике. Генрих Боклерк обошел вокруг пленника, любуясь достигнутым результатом.
— Джон Сокс. Некогда барон, некогда полководец, некогда добрый христианин.
— Барон Джон Сокс, — процедил его гость, с трудом шевеля губами. — Твой чертов отец, поскребыш, так записал меня в придуманные им Книги Судного дня,[23] стало быть, дотоле я и буду бароном.
— Джон Сокс, — продолжая кружить вокруг пленника, точно акула вокруг жертвы, насмешливо ухмыльнулся король, — совсем недавно ты и впрямь был бароном. Что мешало тебе и далее оставаться им? Нынче ты — изменник и вероотступник. А вот скажи, что отличает тебя от любого землепашца на этом острове? Молчишь? А я скажу тебе. Ты не умеешь пахать землю. Стало быть, ты еще и хуже самого распоследнего из моих подданных. Ты никчемный человек.
— Я честный рыцарь.
— Ну полноте, честные рыцари не восстают против своего короля. А раз ты восстал, значит, ты изменник, и говорить о чести с тобой мне не пристало. А раз у тебя нет чести, стало быть, ты — не рыцарь и не барон. Так, Джон из Сокса, бродяга и самозванец.
— Мой род уж больше трех столетий известен на острове. И не тебе, внуку кожевенника и сыну ублюдка, учить меня законам чести. Я сражался за свое отечество.
