Паулина лежала на спине; О’Бирн быстро разделся и лег рядом. Обычно подруга ластилась, сейчас же не шевельнулась. Он собрался погладить ее по плечу, но тяжело уронил уже поднятую руку. Они лежали в сгущавшемся молчании; наконец О’Бирн решил дать ей последний шанс: натужно закряхтев, он приподнялся на локте и навис над ее лицом. Ее набрякшие слезами глаза смотрели в сторону.
— Ну в чем дело-то? — с унылой покорностью пробубнил он.
Ее взгляд чуть сдвинулся и остановился на нем.
— В тебе, — просто сказала она.
О’Бирн отвалился и, помолчав, угрожающе буркнул:
— Понятно.
Затем перебрался через нее и слез с кровати.
— Что ж, ладно…
Затянув узлы на шнурках, он искал свою рубашку.
Паулина отвернулась. Однако в гостиной его нагнал ее взметнувшийся плач, просивший не уходить. О’Бирн оглянулся: в дверном проеме спальни белела одетая в холщовую сорочку фигура, которая вдруг в рваном стробоскопическом ритме словно перенеслась по воздуху и ткнулась ему в грудь, кусая пальцы и мотая головой. Он усмехнулся и обнял ее за плечи. Его окатило волной всепрощения. В обнимку они вернулись в спальню. О’Бирн снова разделся и лег, Паулина пристроилась на его плече.
— Поди знай, что творится в твоей голове, — сказал он и, совершенно успокоенный этой мыслью, заснул.
Через полчаса он пробудился. Паулина, измотанная неделей двенадцатичасовых смен, крепко спала. О’Бирн тихонько ее пихнул.
— Эй! — позвал он и толкнул сильнее.
Мерное посапывание сбилось, Паулина шевельнулась, и он произнес, подражая реплике из какого-то фильма:
— Слышь, мы еще кое-что не сделали…
Гарольд был взбудоражен. Когда в середине следующего дня О’Бирн пришел в магазин, брат схватил его за руку, размахивая листком бумаги.
— Я все подсчитал! — почти кричал он, — Теперь я знаю, что делать с этой лавкой.
— Угу, — вяло ответил О’Бирн и принялся чесать глаза; он скреб их, пока невыносимый зуд не сменился терпимой болью.
Гарольд потер розовые ладошки и торопливо пояснил:
— Возьмусь за «Американские звезды». Утром я говорил по телефону с их агентом, через полчаса он будет здесь. К едрене фене все эти письма про «отлить ей в манду». Хочу взять весь ассортимент «Флорентийского дома» по четыре с полтиной за штуку.
Слоняясь по магазину, О’Бирн примерил братов пиджак, висевший на стуле. Разумеется, он был маловат.
— Я буду называться «Трансатлантическая книга», — не унимался Гарольд.
О’Бирн бросил пиджак на стул. Кожан соскользнул на пол и съежился, точно сдутый воздушный мешок какой-то рептилии. Не смолкавший Гарольд его поднял.
