– А на что жить будешь?
– Как на что? А пенсия? На их пенсию можно гарем содержать.
– Шарик на пенсии? Не смеши меня. Заскучаешь.
– Что-нибудь придумаю.
– Ресторан откроешь?
– Почему ресторан?
– В кино так показывают, у всех иностранцев единственная мечта – ресторан открыть.
– Нет, ресторан невыгодно. Нужна сеть, «Фас! Фуд», слышала про такую?
– Ну допустим. Ты думаешь, что все сразу набросятся?
– Очень выгодно. Но не знаю пока, как пойдёт.
– Чёрт, вот житуха! Жаль, что мы с тобой расстались, у нас так много общего.
– Да, будь мы разные, жили бы душа в душу. – смотрел на эту жизнь Шарик из-за границы, как из будущего в прошлое. И она не вызывала в нём больше энтузиазма. Учи французский, приезжай. «Чёрт, кто меня за язык тянул», – вытянул свой длинный язык Шарик и облизнулся. «Вдруг на самом деле приедет?»
– А кем я там смогу работать, разве что сукой.
– А там ты кто? – почесал лапой живот себе Шарик. – Ну что за условности? Думаешь, тут работы мало?
– В том-то и дело, что работать не хочется.
– А чего хочется?
– Просто хочется.
– С другой стороны, нужны мы им здесь, как собаке пятая нога. Здесь капитализм. Раньше я тоже думал, что он мне улыбается, – посмотрел Шарик на рекламный щит с какой-то цыпой, которая предлагала свежесть зубной пасты. – Потом пригляделся – оскал, – вылакал он последние капли из бутылки. – Алло, ты меня слушаешь? – остался его лай без ответа. «Вино кончилось, Муха улетела куда-то», – подумал он. Теперь не было ни его, ни её. И хотелось за ним сходить к ближайшему магазину. Аза ней, куда он мог сходить за ней? Шарик лежал и думал, что было бы, если… И все его философские мысли спотыкались о её прекрасное гибкое, тело, будто оно лежало полицейским на той самой дороге, по которой он так лихо мчался верхом на мечте, наслаждаясь прелестями свободы. Он летел и не притормозил, когда следовало. Взлетев выше седьмого неба. Полёт его длился недолго, затем больно упал на обочину жизни. Он вспомнил её слова: «Я могла бы быть лучше, но, боюсь тогда ты захочешь на мне жениться. А мне этого сейчас никак нельзя. Пока мне нужна свобода, я хочу есть её на завтрак обед и ужин. Нет ничего вкуснее свободы».
В задумчивости он снова начал ковыряться башней в носу. Одно успокаивало – то, что башня была Эйфелева. Потом уткнулся носом в подмышку свою, прикрыл глаза и закемарил.
* * *
– А у тебя как?
– Да у меня всё по-старому. Ты хочешь знать, каким может быть воскресное утро? Собачимся.
