Он ловко ухватил бутылку за толстое зеленое горло и разлил остатки шампанского.
— Секты, секты… Ты же помнишь, дорогая, что в Риме христианство долгое время тоже считалось сектой?
— Ваши римляне были дикарями! Они выбрасывали младенцев, которые родились в несчастливые дни.
— Умница, — похвалил меня Ангиной Николаевич. — Демонстрируешь широкую эрудицию. Может, ты еще и подвиги Геракла перечислить можешь?
— Немейский лев, — начала я, — Лернейская гидра… Да не подсказывайте вы, сама вспомню… Стимфалийские птицы, Керинейская лань…
— Достаточно. — Депутат поставил пустую бутылку под стол. — Достаточно, дорогая, садись, пять!
— Вы женаты? — выдохнула я: некстати, конечно, но удерживаться от этого вопроса я больше не могла.
Зубов строго сказал:
— Нет, дорогая, я не женат. И это не означает, будто бы у тебя есть хотя бы маленький шанс исправить этот недостаток. — Он прижал ладонь к груди, и я зачарованно рассматривала ее. Нежная и тонкая, с продолговатыми ровными пальцами, блестящие ногти в форме правильных овалов. — Я дал обет безбрачия.
— Кому вы его дали? — язвительно, чтобы спрятать разочарование, спросила я, но депутат вдруг рассердился, потребовав не рассуждать о «вещах мне неведомых».
Затем он без всякого перехода заговорил про Италию и горстями сыпал итальянские словечки. Я никогда не была за границей, могла в ответ пересказать только чужие впечатления — например о германском вояже Лапочкина, — но депутат немедленно возмутился:
— Фи, немцы! У них только музыка хороша!
Он начинал уставать от меня и откровенно томился гаснущим разговором. С огромным усилием я попрощалась, и Зубов немедленно смылся из кафе, уронив на стол необоснованно крупную купюру.
В редакцию я так и не вернулась, решив, что позвоню туда завтра с утра. Мне хотелось уложить в голове все случившееся, тем более старые впечатления тоже не думали сдавать позиции и покидать насиженное место.
Глава 22. Территория мужчин
Синодальная комиссия прибыла в Николаевск ночным домодедовским рейсом, и Артем во все глаза разглядывал высоких гостей. Его взяли в порт последней минутой, подвернулся владыке под руку.
С промерзшего трапа резко и резво спустился митрополит Иларион, следом с неспешным достоинством шествовал архиепископ Антоний.
Митрополит грузный, как медведь, но движется легко, и видно, что все привык делать стремительно. Вместо голоса у него — настоящий рокот прибоя, так что не утруждаясь можно перекричать самолетные двигатели, а еще среди примет были седая борода водопадом и грозно схмуренные в одну брови. Стюардессы, проходившие мимо, испуганно косились в сторону митрополита.
