– Где он? – оглядываю пустую дежурку.
– В камере отдыхает, – невозмутимо заявляет Поляков
– Как в камере? Ты что, офонарел? Мы же договорились. А ну, быстро отпусти!
– Он у тебя не того, – прикоснувшись к виску, говорит Альберт, – в смысле, с головой дружит?
– Семенов что ли? Не могу на все сто ручаться, хотя первое впечатление, что без видимой патологии. Впрочем, все может быть. По головушке ведь конкретно огреб. Мозжечки какие-то друг за друга зацепились и… привет. А почему спрашиваешь?
Альберт поглаживает мочку уха.
– Неприглядная ситуация образовалась, буду принимать меры.
– Какие меры? Конкретнее можешь?
– Куда уж конкретнее. Крыша у твоего Семенова напрочь съехала. Вначале мне китель чуть не распустил, а он, – Альберт указывает на помощника, – до сих пор страдает.
У окна на табуретке, скрестив руки между колен, с кислым выражением покачивается сержант милиции Моисеев.
– За что же это так его…?
– Да я и сам ни как в толк взять не могу, не понимаю, поэтому и спросил. Пришел мужик, как мужик. Я ему стульчик поставил, как договаривались, в уголке. А тут понятой понадобился. Я его прошу протокол подписать. Согласился безо всяких. Даю ручку, а он вдруг застыл, потом вместе с ручкой в коридор. Я его за рукав хватаю, он вырываться. Помощник подскочил, так он его ногой, в этот самый пах. Вдвоем навалились, еле в камеру запихнули. Какие там у тебя с ним дела – не знаю, а я рапорт напишу.
– Это ты сделаешь обязательно, только чуть позже. Мне с ним поговорить надо.
– Добро. Как говориться, получайте тепленького. И за причиненный моральный вред, сам понимаешь… Вот, еще его пакет прихвати.
– Как переговорю – позвоню. Будь на месте.
Предлагаю Семенову присесть на уже знакомое ему место.
– Здесь ваша куртка, – поднимая с пола пакет, говорит он. – Большое спасибо, что выручили.
Прямо скажу – его спокойствие вызывает недоумение. Принимая во внимание последние события и маячащую перспективу быть строго наказанным, он не трясется и не просит отпущения грехов. Передо мной с невозмутимым видом сидит не тот самый Семенов, который несколькими часами раньше, грязный и растерянный, ерзал по стулу, неуверенно что-то мямлил, не зная, куда спрятать нервно дрожащие руки. Но что меня поражает более всего, так это выражение его лица.
Глаза слегка прищурены, на губах застыла ироничная улыбочка.
Вот так дела. Что с ним произошло? И, потом, этот выпендреж в дежурной части… Непонятно, однако. Явно что-то выжидает, а я молчу, как идиот. Ситуация начинает меня раздражать своей нелепостью. Совсем сбил с толку своим поведением. Ничего. Сейчас выясню, чему радуешься, а там посмотрим. Товарищи из дежурки так и пышут жаждой мести. Внутренне собираюсь и…
