– Да очень просто, – вступает в разговор Воробей. – Поехали к нам.
– Чуть позже, Толик. Давай сначала здесь разберемся.
– А чего разбираться – обыкновенный суицид. Пошли в комнату, все покажу.
Уже в комнате Воробей подробно излагает суть дела. Следователь внимательно слушает рассказ Птицина и удовлетворенно покашливает. Затем дает указание криминалисту и направляется на кухню пообщаться с Анной Ивановной. Левченко, дождавшись окончания манипуляций эксперта, выходит курнуть на лестницу. В принципе, нам здесь делать больше нечего. Подхожу к Орловскому.
– Ну что, Миша, ждем?
– А как же. Все равно у вас надо быть. Сексуала велели по пути прихватить. Как он там, живой?
– А что с ним сделается. – Говорю я и вкратце рассказываю про Петруху. Орловский во весь голос смеется.
– Ну, вы даете. Петруха-то кадр. Ха– ха– ха– ха!
Насмеявшись вволю, Миша протягивает мне руку.
– Не прощаюсь, а говорю пока. Ждите.
Уже никуда не торопясь, спускаемся по ступенькам. Я забираюсь в машину Воробья и поеживаюсь от холода. В туфлях еще чувствуется влага. Воробей заводит двигатель. Сейчас мы вдвоем, ничто не мешает, наконец, поговорить. Стараясь ничего не упустить, рассказываю про Семенова и о разговоре с Тофиком. Воробей, ссутулившись над рулем, внимательно меня слушает. Потом откидывается на спинку сиденья, достает пачку сигарет и закуривает.
– Думаешь, почему я с этим материалом Михалыча достаю? Потерпевшего жалею? Ничуть. Сам виноват – нечего с кем попало по ночам шляться! Интерес какой личный имею? Никакого. Из-за Тофика? При всем уважении, по большому счету мне наплевать на его просьбы. Тем более, лично ко мне он не подходил. Не знаю, что с материалом делать? Да мне его отказать, как два пальца… Ты меня прекрасно знаешь – работать с заявителем умею. Не он первый, ни он последний. Проверю по паспортному режиму, накрою его «точки», благо рынок на нашей земле находится. Прибежит сам ко мне, как миленький. Будет умолять, чтобы оставили в покое. Собственноручно напишет, что свалился головой вниз с мечети, когда молился своему аллаху. И Соков прекрасно понимает, что потерпевший «чурка», приезжий. Никуда жаловаться, в любом случае, не побежит – не в его интересах.
– Так в чем дело-то? – не понимаю хода Воробьевской мысли. – Ты мне еще утром про это говорил.
– А в том, что я не поленился и тактично пошептался с нашими ребятами из соседних отделений. Так вот, узнаю, что за последнее время накопилось еще три, в общем, похожих эпизода. Все у нас в районе. Кое-что, конечно, не совпадает, но, в принципе, почерк просматривается. Ежу понятно, что все отказано или зажато. Потерпевшие, как на подбор, понятливыми оказались. Поэтому, никаких справок – сводок, никакой информации. Что далеко ходить. Помнишь, на день Милиции Андрюха дежурил? А Галевич был ответственным от руководства. Тогда ночью в отделение морячок один обратился, побитый. К счастью, голова у парня крепкой оказалась, поэтому обошлось без врачей. Случай один к одному. Поимели тогда злодеи с него, представить трудно. Он только из рейса пришел и, не заезжая в общагу, сразу в кабак завалился – женского тела захотел, изголодался в долгом плавании. Оставили ему бандиты лишь паспорт моряка. Почему? Да потому, что прекрасно понимали, что это документ строжайшей отчетности. Из-за этого самого паспорта шум большой может подняться. Милиция, наконец, зашевелится и, не дай бог, искать начнут. А так, все получилось, как по писанному. Галевич его в дежурке перехватил, к себе утащил. Провел профилактическую беседу. Наверное, пообещал представление в пароходство направить или еще куда сообщить о его моральном облике. Трудно ли простого моряка в милиции запугать? Кто списанным на берег быть захочет? Вот и убежал этот морячок из отделения, как ошпаренный. Хорошо хоть в журнале данные его сохранились. Я для себя переписал. Чувствовал, что могут понадобиться. А теперь слушай внимательно! – Воробей поворачивается ко мне. – Вырисовывается следующая картина. За полтора месяца, если считать с твоим Семеновым – шесть эпизодов! Впечатляет? Я уже не сомневаюсь, что группа в наших краях завелась. И это не подучетный элемент или гопота местная. Их бы я мигом вычислил. Тут другой случай. Действуют согласованно, дерзко, и безнаказанность чувствуют. А милиция заявы жмет – за проценты раскрываемости «борется».
