, да? Не на вас ли заглядывались все девицы? – Она понимала, что сильно рискует: Вильский мог посчитать это насмешкой – однако он не обиделся, хотя на всякий случай посмотрел ей в глаза. Она постаралась, чтобы он увидел в них только симпатию.
– В чем дело, господин Хорбах? – произнес неизвестно когда вернувшийся в зал судья. – Объясните же наконец, у нас мало времени.
Регина быстро села на свое место.
– Я много раз предлагал господину председателю организовать в гетто производство настенных часов. Наша семья в Вене имеет большой опыт в этой области. Я подавал прошения, но ни разу не получил ответа. – Стоявший далеко от свидетельского места мужчина, несмотря на темное родимое пятно на лбу, производил приятное впечатление.
– Да ведь господин председатель неоднократно объявлял, что обращаться с просьбами и жалобами непосредственно к властям бессмысленно. Для этого существовал специальный ящик. – Борнштайн улыбнулся Хорбаху как несмышленышу.
– Я и в ящик клал. Никакого ответа, – не сдавался Хорбах. – В жизни не встречал такого отношения.
– А вы подумали о том, кому во время войны могут понадобиться стенные часы?
– Я готов признаться в своей наивности, но никогда не смирюсь с чиновничьим хамством.
Защитник перестал улыбаться. Регина догадалась, что он намерен нанести ответный удар.
– В таком случае позвольте задать вам один вопрос. Когда вас забирали из Вены в Лодзь, вы попытались спрятаться в сундуке на чердаке своего дома, но, насколько нам известно, вас выдал сосед, некий Эгон Хольцер. А казалось, он хорошо к вам относится, еще ваши отцы были знакомы… Так почему же вы жалуетесь на председателя, а к Хольцеру у вас нет претензий?
– Потому что сейчас не Эгона судят.
– Что верно, то верно, – вмешался судья. – Я принимаю вашу жалобу, господин Хорбах. Вижу, все мы уже немного устали. Вскоре я объявлю перерыв до утра. Еще только выслушаем Давида. Кто-нибудь видел его в коридоре? Если нет, давайте первого, кто попадется…
То, что интересно, застревает в голове навсегда, подумал Марек. С тех пор как он увидел красный фургон с белой надписью, ему ни на чем больше не удавалось сосредоточиться. Он даже перестал сам с собой биться об заклад, кто следующий войдет в зал: мужчина или женщина. Просто сидел боком на стуле, будто герой Зейна Грея[30] в засаде, готовый вскочить, как только подвернется оказия. И дождался: лысый человек с печальным лицом попытался выдать себя за свою сестру, посчитав близкое родство достаточным основанием для замены. Будучи приперт к стенке, он назвался собственным братом, которого, впрочем, все равно должны были вызвать после него, то есть смысла в этом не было никакого. Уступать, однако, он не желал, как ни пугал его судья грозными взглядами. В зале заволновались, пришлось даже вызвать служителей.
