Лодзинский воздух прозрачен и свеж как никогда, а развалины вокруг так сверкают в лучах осеннего солнца, что Дора от неожиданности зажмуривается, да и я тоже, хотя не могу сказать про себя, что вышел из могилы. Из стоящего перед входом черного «бьюика» с американским флагом на капоте выскочил шофер и открыл перед госпожой Арендт дверцу. Она вежливо спросила, не подвезти ли нас куда-нибудь, а когда мы, поблагодарив, отказались, на прощанье помахала рукой. Признаться, мне ужасно захотелось прокатиться с ней по городу, но я знал, что если сяду в машину, то от страха мою болезнь как рукой снимет, а подложить Доре такую свинью я не мог. «Бьюик» бесшумно миновал нас и покатил на восток, в сторону Варшавы, вероятно, в аэропорт. Когда мы уже отошли на безопасное расстояние, я не отказал себе в удовольствии посмотреть на дом, из которого не всякий мог выйти. И увидел – клянусь – в одном из окон третьего этажа мальчугана, который в зале сидел рядом с Региной Вайнбергер. Он явно нам махал. Но только я собрался помахать ему в ответ, мальчик исчез.
Судья неожиданно объявил перерыв («Полагаю, вам известно, что кроме вас у меня есть и другие заботы. И чтобы было тихо, я все вижу»), и Регина, воспользовавшись моментом, достала из сумки папиросы Хаима. Стоило пододвинуться вместе со стулом вперед, и она смогла бы сунуть пачку ему в карман, однако у нее был другой план. Она пересела на место Марека, который снова куда-то исчез, а с этого стула было уже три шага до затылка Вильского. Тот делал вид, что читает. Регина была в этом уверена – затылок даже не дрогнул. Впрочем, он мог и дремать, так что она рискнула подойти к нему и прошептала:
– Я хочу передать мужу папиросы. Думаю, лишать его курева – слишком суровое наказание.
Нет, он все-таки дремал, потому что сейчас вздрогнул и поспешно встал.
– Я бы с радостью вам помог, но вряд ли сумею. – Когда он говорил тихо, голос у него был приятный и даже мелодичный. – Сами видите, что это за суд, -иногда хочется даже сказать: страшный суд.
– Благодаря вам, я увидела из окна, что судья позволил мужу закурить.
– Он бывает великодушен. Но не забывайте: право дарить милостью есть только у него. Впрочем, – он протянул руку, – давайте, я попробую что-нибудь сделать. Вы действительно не помните нашего разговора в Варшаве?
Регина увидела, что Борнштайн указывает на нее Хаиму – хочет, что ли, чтобы он разволновался? Но ей было решительно все равно.
– Кажется, что-то смутно припоминаю. Столовая в «Братняке»
