Фабрика мухобоек | страница 37
Столовая уже почти совсем опустела, а музыканты из квартета закусывали за столиком у стены.
– Хорошо, что ты не пошел. Этот человек просто надо мной подшутил, – сказала Регина Мареку и погладила его по голове. Он ничем не показал, приятно ли ему это.
К стоящему на возвышении роялю подошел молодой человек. Регина голову бы дала на отсечение, что это Юлек Штатлер с улицы Пирамовича. Она знала его, поскольку в доме номер пять, на последнем этаже, вход с фасада, жила ее любимая тетя Александра. Перед самой войной про него говорили, что это будущий Артур Рубинштейн. Теперь Юлек, или кто-то на него похожий, пальцами одной руки пробежался по клавиатуре и сел на вертящийся стул. Регина почему-то ждала ноктюрн до-минор Шопена, который им с Хаимом недавно сыграла Стелла, чудо-дитя гетто, однако Штатлер заиграл что-то джазовое, тоже знакомое, только название она не могла вспомнить. Несколько задержавшихся в столовой молодых людей принялись покачиваться в такт музыки, а две пары даже начали танцевать. Потом двое юношей затащили на возвышение маленькую голубоглазую девушку. «Bei mir bist du schön»[20] в ее исполнении зазвучала так прекрасно, что Марек от восхищения разинул рот, а Регина поймала себя на том, что ритмично притопывает и пытается вспомнить, когда она танцевала последний раз. Кажется, в Варшаве на приеме после выставки формистов[21]. Она тогда была в костюме Пьеро, а Морис Кац – Коломбины, чем очень всех повеселили. Едва она погрузилась в воспоминания, как дверь столовой резко распахнулась и на пороге появилась женщина, энергично размахивающая колокольчиком. Тотчас воцарилась тишина, а Юлек на всякий случай захлопнул крышку рояля.
Запись от 6 сентября свидетельствует, что двойственность положения, в котором я оказался, наконец нашла отражение в дневнике. Невесть почему меня заинтересовала безвозвратно подпорченная отцовская репутация Германа Кафки. Сразу после упоминания о том, что днем меня по дороге в Быдгощ навестили друзья с прехорошенькой дочкой, я написал:
Дурная слава бедолаги останется в людской памяти до скончания века, а такого наказания, если ограничиться одной только буквой Г, заслуживают скорее Герострат или Гитлер. У последнего, впрочем, всегда найдутся защитники, а вот за Германа никто не заступится. Я сам, насколько помню, относился к нему с неприязнью – возможно, потому, что был зачарован талантом его сына. А ведь этот человек совершил чудо: вырвался из нищеты, причем добился всего честным трудом. Он был сыном деревенского резника, который, правда, мог поднять зубами мешок весом пятьдесят килограммов, но, поскольку не выступал с этим номером в цирке, был беден как церковная мышь. У многочисленных детей силача были постоянно отморожены ноги и руки: зимой они на ручной тележке развозили по окрестностям мясо клиентам. К счастью, Герман Кафка унаследовал от отца силу и высокий рост, что позволило ему благополучно отслужить в рядах императорско-королевской армии и даже получить какое-то звание.