— Дядя Мотл, а клад найти — это счастье?
— Клады, душа моя, бывают разные. Гончару Пейсаху кажется, что клад — это дешевая глина, балагуле Ицику, что это хороший мерин. А я, например, считаю, что клад — это дочь резника Цейтл.
Все выше и выше поднимается солнце. Оно забирается за воротник моего поношенного пиджачка и горячей струей заливает лопатки, как вода в бане. Небесный купол сверкает, как таз, надраенный перед пасхой. Не каждую неделю выдается такой субботний день.
Бабушка, наверно, уже в синагоге. Дядя Мотл-Златоуст клянется, что когда-то люди молились на открытом воздухе, но господь получил насморк и велел всем перейти в синагогу.
— Вот мы и добрались, Авремэле!
Дядя Мотл-Златоуст стучится в ворота мебельной фабрики.
— Кто там?
— Хозяин! — балагурит Мотл, — Открывай.
— Ах, это ты! — узнает Златоуста сторож Эфроим.
Щелкает засов. Эфроим пропускает нас внутрь.
Эфроим — калека. У него не хватает правой руки. Дядя Мотл-Златоуст уверяет, что Эфроиму еще повезло. Он отдал господину Айзенбергу только одну руку, а другие отдали ему обе.
У Эфроима двенадцать детей. Дядя Мотл-Златоуст уверяет, что в этом Эфроим не отстал от бога. У бога их тоже было двенадцать.
— Господин Айзенберг просил тебя зайти в контору, — сипит Эфроим.
— Он, конечно, хочет предложить мне долю наследства или сердце своей красавицы Фейгеле, — фыркает дядя.
— Что-то он там насчет кровати президента говорил, — чешет затылок Эфроим.
— Хорошо. Зайду.
— Гляди: легок на помине.
По двору фабрики семенит низенький человек. Толстое брюшко его едва держится на слабо натянутом ремне. Оно вываливается из штанов, как тесто из миски. Низенький человек смешно переставляет ноги, словно они деревянные. Из-под соломенной шляпы по лицу червячками ползут пейсы. Около рта они почти сливаются с черными, тонкими усиками. Низенький человек — хозяин мебельной фабрики, богач Айзенберг. Дядя Мотл-Златоуст клянется, что его прадед был карлик и служил в цирке.
Господин Айзенберг подходит к Златоусту.
— Добрый день, — пищит он.
— Здравствуйте, — отвечает дядя.
— Я хотел бы с тобой посоветоваться, Мотл. Подумал я и решил: не худо бы сделать какую-нибудь надпись на кровати президента. Скажем, такую: «Его эксцеленции Антанасу Сметоне. От благодарных подданных — евреев, Желаем многих лет жизни, крепкого здоровья и прочего». Ну, как?
— Раз вы уж спрашиваете у меня совета, то я скажу вам, что главное — это прочее.
— Как прочее? — недоумевает хозяин мебельной фабрики.
