Я никогда не ездил в поездах. Говорят, что в них от езды кружится голова. Ну и что ж такого!
Парикмахер Шмуле уверяет, что в Париже поезда и под землей ходят.
Это, конечно, враки!
Под землей ходят черви и ящерицы.
А людям нужен воздух, нужен свет. Не то они задохнутся.
Если и есть что-то плохое на земле, так это клопы. Чего только не делала мама, чтобы избавиться от них. Она и стены керосином смазывала, и тюфяки вытряхивала, и все зря.
Из кухни, шурша юбкой, входит бабушка. Она важно, как новорожденного младенца, несет задымленный горшок.
— Готово, — мурлычет она. — Где же Мотл?
— Где же ему быть, как не на фабрике, — выпаливаю я. — Господин Айзенберг получил хороший заказ. Президент заказал ему двуспальную кровать.
— Кто тебе сказал?
— Он.
— Кто он?
— Дядя Мотл.
— А я думала президент, — хихикает бабушка. — Нашел тебя у речки и доложил: так, мол, и так… Шимэн, Шимэн! — восклицает она, развеселившись.
Дед высовывает из каморки свою плешь.
— Ну?
— Этот разбойник говорит, что президент заказал господину Айзенбергу двуспальную кровать.
— Ну?
— Что ты все нукаешь! Я спрашиваю: это хорошо или плохо?
— Это плохо.
— Почему?
— Потому что в его годы лучше спать одному.
— Бесстыдник, — кипятится бабушка. — Боже праведный, куда же запропастился Мотл?
— Я тут.
Дядя Мотл топчется на пороге: огненно-рыжий, с шишковатым лбом, с большими, оттопыренными, как ракушки, ушами.
— Соскучились? — с какой-то странной издевкой спрашивает он.
— Давно пора за стол, — тарахтит бабушка.
— Я был занят, — оправдывается Златоуст. — Что у нас сегодня?
— Четверг, — глухо бубнит дед.
— Я про обед, — ухмыляется дядя.
— Картошка, — картавит бабушка, расставляя тарелки.
— Опять картошка? В первый день господь создал картошку, во второй — картошку, в третий — картошку, в четвертый — картошку, в пятый — картошку. Зачем же он в шестой день создал нас?
— Ты еще за такие слова в ад попадешь, богохульник, — мрачнеет бабушка.
— Или в министры, — успокаивает ее Мотл.
— Чем же ты был так занят? — осведомляется дед, разламывая картофелину.
— Полировал кровать для президента. Не кровать, а корабль.
— Ну! — восхищается дед.
— А матрац какой, — расписывает дядя, — на таком матраце можно умереть, не поворачиваясь на другой бок.
— Мотл! Ты бы хоть при ребенке не болтал, — умоляет бабушка.
— Авремэле, — обращается ко мне Златоуст. — Ты понимаешь, о чем я говорю?
— Понимаю.
— О чем?
— О большой кровати.
— А еще о чем?
— О мягком матраце, на котором не больно спать.
