Он затевал большие прогулки, часами показывал московские достопримечательности и доводил молодежь до полного изнеможения.
Иногда он пробирался в детскую или кухню, болтал с прислугой и очень скоро сделался общим любимцем.
Частые посещения Толстого вызывали толки. Говорили, что он женится на старшей из сестер — Лизе. Рассказывали, что он заметил как-то своей сестре: «Если женюсь, так на одной из Берс».
— Ну вот, и женись на Лизе, — отвечала графиня, — прекрасная жена будет: солидная, сериозная, воспитанная.
Эти разговоры дошли до семьи Берсов. Конечно, родители и не мечтали ни о чем лучшем. Их дочь — бесприданница — могла стать графиней, женою состоятельного помещика, знаменитого писателя. Особенно желала этого брака мать, очень дружившая с сестрою Льва Николаевича.
Болтовня и сплетни как бы разбудили холодную и спокойную Лизу ото сна. Она предалась мечтам, стала внимательнее к своей наружности, и мало-помалу ее твердо убедили окружающие, что «le comte» (так называли в семье Берсов Толстого) — без памяти влюблен в нее.
А Лев Николаевич, чувствуя создававшуюся около него атмосферу, как бы обязывавшую его к определенным действиям, начинал тяготиться этим и писал в своем дневнике 1861 года (6 мая): «День у Берсов приятный, но на Лизе не смею жениться», и позднее (22 сентября): «Лиза Берс искушает меня; но этого не будет. Один расчет недостаточен, а чувства нет».
Гораздо больше влекли его к себе младшие сестры — полные жизни и молодого задора. Но «Татьянчик» была еще ребенком. Зато Софья Андреевна положительно тянула его к себе. Она хорошела с каждым днем. Ее поклонник Поливанов, «невестой» которого она себя считала, был уже офицером и работал в военной академии в Петербурге. Она скучала по нем, плакала, жадно читала письма, которые присылал он ее младшей сестре… Но с некоторых пор ее женский инстинкт говорил ей, что «le comte» все больше и больше интересуется именно ею. Перед открывавшимися блестящими перспективами память о молоденьком офицерике бледнела и гасла. Правда, он знал ее с детства и любил такою, какая она была. А графа Толстого надо было еще завоевать… И на высоте его вкусов так трудно держаться!.. К тому же ее мучила неизвестность, неопределенность: а вдруг она ошибается, и общая уверенность, что Толстой ухаживает за ее сестрой, окажется справедливой?..
Она мучилась. Но женское самолюбие и гордые мечты брали свое. Осторожно привлекая к себе графа то сентиментальной задумчивостью, то резвостью, прямотой и живостью, она сама поддавалась чувству и уже почти готова была сознаться себе, что любит не Поливанова, а Толстого.
