— Добрый вечер. Пока да.
— Мне сказали, что вы звонили. Надеюсь, ничего серьезного?
— Вас хотела найти Камилла. Я думала, что вы на фронте.
— Там я и был. Вернулся во второй половине дня. По моему костюму вы можете видеть, что времени переодеться у меня не было. Вы меня извините? Хотя ваш столик и невелик, может быть, вы позволите мне присоединиться к вам?
— Что за вопрос! С удовольствием! — ответила Сара.
— Официант, принесите стул.
— Вам будет не очень удобно, месье Тавернье.
— Это неважно.
— Что вы хотели бы на ужин, месье?
— Бычий бок с кровью.
Официант вновь налил всем вина. Франсуа Тавернье молча, в глубокой задумчивости, выпил свой бокал. Леа умирала от желания спросить его о том, что он видел, но не решалась.
— Не томите же нас, месье, — воскликнула Сара. — Что же там происходит?
В темных глазах Тавернье мелькнула досада. Он взглянул на этих двух столь разных в своей красоте женщин: брюнетку с огромными карими глазами, с матово-белой кожей, большим носом с горбинкой и крупным ртом с прекрасными зубами и дикарку с растрепанными, ярко вспыхивающими на свету волосами, упрямым лбом, чувственными губами и странным взглядом, в котором хочется утонуть. И этот поворот головы в те мгновения, когда что-то привлекает ее внимание…
— Поговорим о другом, не хочу вселять тревогу в ваши очаровательные головки. Отложим этот разговор до завтра.
— Нет, сейчас, а не завтра, — порывисто выговорила Сара Мюльштейн, взяв Тавернье за руку. — У меня есть право знать, — продолжала она глухо. — Если нацисты выиграют эту войну, я больше никогда не увижу ни отца, ни мужа.
— Знаю, Сара, знаю.
— Нет, вам этого не понять. Вы не представляете, на что они способны…
— Успокойтесь, Сара. Все это я знаю не хуже вас. Несмотря на быстроту событий, я не утратил связей в Германии, и полученные мною известия недурны. Однако…
— Однако?
— …я задаюсь вопросом, будут ли они во Франции в безопасности?
— Как вы можете в этом сомневаться? Ведь Франция — свободная гостеприимная страна, колыбель Декларации прав человека. Никогда Франция не бросила бы евреев в тюрьму только потому, что они евреи.
— Меня восхищает ваша вера в справедливость моей страны. Искренне желаю, чтобы вы не обманулись.
— Ведь мы же выиграем войну? — впервые вмешалась в разговор Леа.
Франсуа Тавернье был избавлен от необходимости отвечать: начали подавать еду.
Все трое любили поесть. Сначала ели молча, но постепенно благодаря вину и прекрасной кухне принялись болтать. К концу ужина зазвучал смех и начало проявляться опьянение, особенно заметное у выпившей много вина Леа.
