— Надо было пойти с ней туда, где больше народа.
— Так я и поступила, пригласив ее выпить чаю в «Ритце», где мы встретились с Франсуа Тавернье.
— Ничего удивительного. Он там живет.
— Со мной он был очарователен, полон сочувствия. Но с Леа очень странен.
— Что ты хочешь сказать?
— Можно было подумать, что ему хотелось ее поддразнить, вывести из себя и это ему вполне удалось. Ты его немного знаешь, что он за человек?
Прежде чем ответить, Лоран собрался с мыслями.
— Трудно сказать. В министерстве кое-кто считает его негодяем, способным на все ради денег; другие — одним из тех, кто прекрасно разбирается в обстановке. Никто не ставит под сомнение его храбрость, — о ней свидетельствует его ранение в Испании, — его ум и его знания… У него репутация женолюба, имеющего многочисленных любовниц и нескольких преданных друзей.
— Этот портрет и не очень убедителен, и не очень привлекателен. Что ты сам о нем думаешь?
— У меня, право, нет собственного мнения. Он мне симпатичен и неприятен одновременно. По многим вопросам наши взгляды совпадают, особенно о слабости военного командования и глупости нынешнего выжидательного курса, отрицательно влияющего на моральное состояние войск. Я поддержал сделанный им убийственный анализ русско-финской войны, несмотря на цинизм его высказываний… По отношению к нему я испытываю определенную сдержанность: он меня очаровывает, но чуть погодя возмущает. Можно было бы сказать, что он начисто лишен нравственных чувств. Или весьма умело их скрывает. Что еще добавить? Это слишком сложная личность, чтобы ее можно было определить несколькими словами…
— Впервые вижу, что ты в растерянности.
— Да, склад его ума мне не понятен. Что-то ускользает от меня. У нас одинаковое воспитание, мы заканчивали одни и те же школы, принадлежали к близким кругам, почти одинаковы наши литературные и музыкальные вкусы; мы путешествовали, изучали, размышляли. Меня это привело к снисходительности по отношению к роду человеческому, к желанию встать на защиту наших свобод, а его — к жесткости, безразличию к тому, что касается будущности мира.
— Мне он не показался ни жестким, ни безразличным.
Лоран с нежностью посмотрел на молодую женщину.
— Ты сама так добра, что просто не можешь представить зла в другом человеке.
Звякнул звонок.
— А вот и наши гости. Встреть их, а я посмотрю на кухне, все ли готово.
«Какая тоска этот ужин!» Никогда в жизни Леа так не скучала. Разве можно выдержать более пяти минут болтовни Камиллы и сестер де Монплейне, способных разговаривать только о трудностях со снабжением в Париже, о гражданской обороне и прислуге? Еще хорошо, что у них не было детей, иначе пришлось бы выслушивать суждения о сравнительных достоинствах сгущенного или порошкового детского молока, о разных способах заворачивать младенцев. И даже отец, не слишком-то хорошо разбиравшийся в этих делах, вступал в разговор!
