— Бедненькая ты моя…
— Лоран?
— Как ты великодушна, что думаешь о других. С Лораном все в порядке. Он просил меня крепко тебя обнять и передать, что наш дом всегда останется и твоим.
Леа больше ее не слушала. После приступа отчаяния в ней вспыхнула безумная радость. С сияющей улыбкой обняла она Камиллу.
— Как ты меня напугала! Зачем же эти тряпки? По кому же ты носишь траур?
— Ох, Леа! Так ты не знаешь?
— Что же я должна знать?
Камилла, закрыв лицо руками, опустилась на землю.
— В конце-то концов, что же произошло? Что с тобой? Почему ты в таком состоянии? Руфь, почему Камилла в трауре?
— Умер ее брат!
— Ее брат? Какой брат?.. Ох, не хочешь ли ты сказать?..
Руфь кивнула.
— Клод?
«Теперь мне не придется говорить ему, что я и слышать не хочу о нашем браке», — помимо воли подумалось Леа, покрасневшей от стыда, что подобная мысль пришла ей в голову. От смущения ее глаза наполнились слезами. Обманувшись, Камилла воскликнула:
— Ох, моя бедняжечка!
Леа поправлялась на глазах. Несмотря на сильные холода, от которых у нее краснели щеки и нос, она возобновила долгие прогулки на лошади с отцом по виноградникам и лугам. Казалось, что война далеко.
Стремясь ее развлечь, Пьер Дельмас предложил вместе съездить в Париж, куда ему было нужно по делам. Они могли остановиться у тетушек Изабеллы — Лизы и Альбертины де Монплейне. Леа с восторгом согласилась. В Париже ей удалось бы повидать Лорана, которого недавно перевели в военное министерство.
В Париж отец с дочерью прибыли вечерним поездом. Вокзал был освещен так скудно, что едва можно было что-то разглядеть. Стояла глухая ночь. Тьму не могли рассеять редкие фонари с их тусклым светом. После бесконечного, как им показалось, ожидания они поймали такси с закрашенными фарами, которое медленно повезло их вдоль набережных.
У Леа складывалось впечатление, что едут они по городу-призраку, так редки были машины и пешеходы. Отдельные синеватые огни лишь подчеркивали фантастичность окружающего.
— Вот Нотр-Дам, — произнес Пьер Дельмас.
Леа различила лишь черневшую на фоне неба громаду.
— А это площадь Сен-Мишель.
Так это здесь находился такой веселый, такой всегда оживленный прославленный Латинский квартал? Зябко кутавшиеся редкие тени, явно стараясь избегать друг друга, двигались торопливым шагом. Словно отвечая на ее мысли, отец сказал:
— Как все тоскливо, как все изменилось! В прошлом в это время все кафе на площади и бульваре еще были открыты.
Погрузившись каждый в свои мрачные размышления, они больше не обмолвились ни словом, пока не приехали на Университетскую улицу.
