— Дорогой друг, мы так редко виделись в последнее время.
— И давно это случилось?
— Нам сообщили 10 января.
— В чем ее обвиняют?
— Они хотят узнать, где ее муж.
В этот момент вошла с чайником Альбертина и игриво проговорила:
— Я принесла вам горячий чай, прежний, наверное, уже остыл.
Это был условный сигнал. Пришло время Леа сменить свою тетю у постели Сары.
— Франсуа, будьте добры, пойдемте со мной, я хотела бы вам кое-что показать, — позвала она Тавернье, выходя из гостиной.
В своей комнате, возле постели спящей Сары, она рассказала ему все, что знала о попытке дяди Люка помочь Камилле.
Поймав его озабоченный взгляд, Леа прошептала:
— Это серьезно?
— Очень. Как вы думаете, мадам д’ Аржилла знает, где ее муж?
— Конечно, нет, она сама мне об этом говорила.
— Неудивительно.
Леа чуть не задохнулась от гнева.
— Вы смеете думать, что я способна выдать Лорана?!
— Какой пыл! Нет, конечно же, не способны. Но никто заранее не может знать, как поведет себя под пытками.
— Я скорее умерла бы, чем сказала что-нибудь о Лоране!
Он продолжил со злой иронией:
— Не сомневаюсь в вашей храбрости; просто я отлично знаю методы этих господ. Гораздо легче согласиться на смерть, чем выдержать некоторые пытки. Все мы имеем слабые места, которые могут сделать нас способными выдать даже самого дорогого нам человека. Палач их найдет. Для некоторых самое ужасное — это изнасилование, для других — кастрация, удаление членов, вспарывание живота, лишение сна, змеи, насекомые, угрозы по отношению к ребенку. Я, конечно, согласен с тем, что настоящие герои способны очень долго выдерживать самые изощренные пытки, но…
— Я не верю вам. Я уверена, что есть люди, которые не заговорят в любом случае.
— Наверное, но такие встречаются редко. Самые смелые предпочитают покончить жизнь самоубийством, как поступил ваш бордоский земляк, профессор Ориак, после первого допроса, проводившегося знаменитым комиссаром Пуансо, с которым вы уже имели возможность познакомиться.
— Но Сара… она же не заговорила?
— Что вы об этом знаете?
Леа так и застыла с раскрытым ртом.
Она долго смотрела то на Сару, то на Франсуа. На глаза девушки навернулись слезы, и она плюнула Тавернье в лицо:
— Как вы смеете говорить такое о той, кто ценит вас больше всех остальных? Вы — подлец!
— Нет, реалист.
— Он прав, — раздался слабый голос.
Леа и Франсуа бросились к постели своей подруги.
— Он прав, — повторила Сара, — если бы мне пришлось еще один день терпеть мерзкие ласки этих негодяев, я бы заговорила. Видишь ли, Леа, к боли можно привыкнуть, но испытывать унижение, когда ты связана, распята, когда тебя терзают руки, покрытые кровью других жертв, когда тебя насилуют, засовывая в рот член, испачканный в экскрементах… Когда обещают отдать тебя кобелю — сторожевому псу, если будешь продолжать молчать… Это ужасно… Если бы Рафаэлю не удалось вытащить меня из лап Мазуи и его подручных, я бы рассказала все, что они хотели…
