— То есть?
— Ну, ты же приехал во Францию не только для того, чтобы передать мне привет от Билли?
— Я направлялся в Монпелье.
— Монпелье там, святой брат, — Томас кивнул влево, на юг.
— А мы как раз поедем на юг, — вмешалась Женевьева, — По-моему, брату Майклу просто нравится у нас в отряде.
— Это как? — спросил Томас.
— Так! — с неожиданной горячностью отозвался юный монах.
— Тогда добро пожаловать, — сказал Томас, — в наш отряд пропащих душ.
Которые свернули на юг и на восток, чтобы наказать глупого жирного графа за жадность.
Граф Лабрюиллад злился.
Его отряд волочился всё медленнее и медленнее. Лошади устали, солнце припекало не по зимнему, у перебравших ночью солдат хмель выветрился, сменившись свирепым похмельем. Вскоре после полудня кавалькаду нагнали посланные следить за Ле Батаром разведчики с отличными новостями, вернувшими графу превосходное настроение.
Англичанин убрался на запад.
— Вы уверены?
— Как Бог свят, Ваше Сиятельство!
— Вы сами видели?
— Своими глазами! Посчитал деньги, его разбойники поскидывали доспехи и почесали прямиком на заход солнца. Все до единого. Он сказал настоятелю, что будет добиваться справедливости через суд.
— Через суд? — граф засмеялся.
— Аббат так передал. И ещё передал, что Ваше Сиятельство может рассчитывать на его помощь.
— Через суд! — от души веселился Лабрюиллад, — Что ж, может, его внуки что-нибудь у моих и отсудят! Как раз хватит покрыть услуги стряпчих!
Проклятый Ле Батар был больше не страшен, и спешка потеряла смысл. Граф остановился в убогой деревеньке и потребовал вина, хлеба и сыра. Платить за них он не собирался, для вонючих скотов-крестьян угостить высокородного господина само по себе — великая честь. Заморив червячка, он развлёкся, водя ножом по прутьям клетки, в которой сидела изменница:
— Хочешь, подарю на память, а, Бертилья?
Бертилья не отвечала, затравленно глядя красными от слёз глазами на покрытое засохшей кровью кривое лезвие.
— Я обрею тебя наголо, моя милая, и заставлю ползти на коленях к алтарю, вымаливая у Бога прощение. Бог тебя, может, и простит, а я — нет. Сдам тебя в женский монастырь погрязнее, и ты остаток дней будешь мыть там полы и стирать их исподнее.
Жена не реагировала, и граф, наскучив забавой, приказал посадить себя в седло. От тяжёлой и тесной брони он с облегчением избавился, оставшись в сюрко с гербом. Следуя примеру господина, латники тоже разоблачились, погрузив латы на лошадей вместе с копьями, щитами и тюками с награбленным в Виллоне добром.
