— И часто Ле Батару приходится прибегать к услугам стряпчих?
— Стряпчих он на дух не переносит. Будь его воля, всё их гнилое семя он бы запнул в самую вонючую дыру ада и дал бы сатане нагадить сверху.
— А аббату он сказал…
— Сказал, — Сэм кивнул на восток, — Следом за ними, святой брат, жирный граф пустил с десяток соглядатаев. Умишка у них не много, раз позволили нам себя заметить, тем не менее, его хватит, чтобы пошушукаться с настоятелем. Потом они вернутся к хозяину и доложат, что видели нас, направившихся на запад. И его жирное сиятельство будет ждать вызова в епископский суд. А получит вот это.
Сэм ласково провёл по гусиным перьям на торчащих из чехла стрелах. Кое-где на белом оперении темнела кровь — напоминание о схватке за Виллон.
— Так мы проучим толстяка? — оживился брат Майкл.
У него как-то само собой вырвалось «мы». Подсознательно он уже причислил себя к эллекинам, забыв о Монпелье.
— Проучим. Жирдяй вздумал надуть нас, такое спускать нельзя. Выждем, пока блюдолизы графа натреплются вволю с аббатом, полюбуются на наши задницы, увозимые на запад, и побегут к пузатому. Тогда мы свернём на юг, а потом на восток. С тупицами вроде графа приятно иметь дело, они не видят ничего дальше одной кружки пива. Вот Томас другой. Томас глядит вперёд на две кружки.
Хуктон услышал последнюю фразу и повернулся в седле:
— Всего на две, Сэм?
— А ты больше двух не пьёшь, — парировал тот, скалясь.
Томас погрозил ему пальцем, дождался и поехал с ними:
— Вся штука в том, остался Лабрюиллад в Виллоне или решил улизнуть к себе. Насколько я его раскусил, свинья вроде него надолго из родного свинарника пятак не кажет. Поэтому мы и повернём на юг.
— Надеетесь перехватить?
— Надеюсь, — Томас взглянул на светило, прикидывая, который час, — Думаю, после полудня мы с Божьей помощью окажемся у него на пути.
Он достал из-за пояса письмо:
— Так ты, святой брат, не читал его?
— Нет!
— Зря. Сберёг бы мне время.
Ле Батар сломал печать, развернул лист и углубился в чтение. Брат Майкл принялся смотреть на едущую впереди верхом на серой лошади Женевьеву. Ле Батар заметил, кого монах буравит тоскливым взором и фыркнул:
— Разве прошлая ночь не научила тебя, мой брат во Христе, что бывает с заглядывающимися на чужих жён жеребчиками?
— Я… — монах зарделся, теряясь с ответом.
— К тому же моя жена отлучена от церкви и обречена гореть в аду. Кстати, как и я. Тебя это не смущает?
— Э-э… — промямлил брат Майкл.
— Почему ты здесь?
