— Договор был, — обратился Ле Батар к павилльскому аббату, — что наши услуги будут оплачены в генуэзских дукатах. Золотом.
Настоятель сконфузился:
— Граф передумал и заменил золото серебром.
— И вы разрешили? Он нарушил договор, обманул нас при вашем попустительстве!
— Что я мог сделать, мой добрый господин? — оправдывался аббат, — Он прислал за деньгами своих головорезов!
Нанимая эллекинов, Лабрюиллад обязался заплатить им полновесным золотом генуэзской чеканки, но после того, как деньги привезли на хранение в монастырь, и Ле Батар убедился, что всё честно, люди выжиги-графа наведались в обитель ещё раз, заменив золото кучей разнородных серебряных монет: экю, денье, флоринов, среди которых имелось немало опиленных и откровенно поддельных. Формально выплаченная серебром сумма соответствовала условленной, но по сути граф заплатил эллекинам вдвое меньше.
— Я протестовал! — горячо уверял настоятель, боясь, что Ле Батар откажется выплатить положенный монастырю за хранение процент, — Протестовал!
— Верю, — холодно кивнул чёрный командир.
Он снял бацинет и задумчиво пригладил коротко остриженные чёрные волосы:
— Умом, как я понимаю, граф Лабрюиллад не блещет? Как и широтой души.
— Не блещет, — с готовностью согласился аббат, — Жаден до бесстыдства. Это из-за его отца. Лен Лабрюилладов простирался до моря, однако родитель графа южную половину спустил в кости.
Настоятель посмотрел на отброшенную одним из считавших монеты эллекинов явную подделку и с беспокойством осведомился:
— Что будете делать, мой добрый господин?
— Делать? — Ле Батар поразмыслил, — Ну, деньги, так или иначе, я получил. А нарушенные договорённости — хлеб стряпчих. Пожалуй, следует обратиться в суд.
— Очень разумно, мой добрый господин! — воодушевлённо одобрил аббат, уяснив, что его доле ничего не грозит.
— Не суд графства, естественно…
— Может, суд епископа?
Ле Батар благосклонно кивнул:
— Мне понадобится ваше свидетельство, святой отец.
— Конечно, конечно, мой добрый господин.
— Ваше содействие будет щедро вознаграждено.
— Можете всецело располагать мною, мой добрый господин.
Ле Батар погонял носком сапога бросовую монетку и объявил:
— Значит, так тому и быть. Положимся на справедливость законов. К монастырю у меня претензий нет.
Он приказал своим людям отобрать для выплаты настоятелю монеты получше. Брат Майкл (в который раз!) шагнул к нему с нераспечатанным письмом.
— Погоди, — опять отмахнулся Ле Батар, улыбаясь подошедшей женщине с ребёнком.
