— Может быть, позовем Памелу? — предложил я. Я не знал, что скажу Памеле, но ясно одно: надо что-то быстро сказать и уйти. Постараюсь впредь не делать таких ошибок. Памела вошла, села рядом с матерью, и я решительно начал:
— Памела, мама обо всем мне рассказала, и мне кажется, я понимаю твои чувства, твои и мамины. Все же ты, по-моему, неправа, что приходишь домой поздно и заставляешь маму волноваться. Чем ты занимаешься после школы — это, в общем-то, не мое дело, но раз вы попросили меня вмешаться, скажу вот что — твое поведение в классе достойно всяческой похвалы, и хотелось бы, чтобы и за пределами школы ты вела себя не хуже.
Я специально выбрал строгий, менторский тон. Едва ли ей потом захочется рассказывать об этом.
— Давай все расставим по местам. Ты, конечно, должна быть вежливой с учителями в школе, но твой первостепенный долг — относиться почтительно и с уважением к своей матери, и мне было бы неприятно сознавать, что этот дочерний долг ты не выполняешь. У каждой семьи и так масса трудностей, надо ли усложнять и без того сложную жизнь? Помни, Памела, я полагаюсь на тебя, мы оба полагаемся на твое благоразумие. Нет нужды говорить, сколько опасностей подстерегает тебя на этих улицах в вечернее время.
Я поднялся. Кажется, моя миссия была выполнена.
— Ну, миссис Дэр, мне пора, — сказал я. Потом повернулся к Памеле: — Надеюсь, если будешь задерживаться, ты предупредишь об этом маму?
— Да, учитель, — тихо ответила она.
Мы попрощались, и я вышел. Что ж, теперь дело за ними. Миссис Дэр, наверно, впредь будет осторожнее, а Памела… скоро мир взрослых откроется ей в полной мере, станет понятнее. А мне в ближайший месяц надо держать ухо востро, так, на всякий случай. Я шел к автобусу и внимательно смотрел по сторонам — лучше не попадаться на глаза тем, кто меня знает. И лишь благополучно добравшись до станции метро на Ливерпуль-стрит, я вздохнул с облегчением.
